одиннадцати.
6. Высокомудрый монах сильно прекословит; смиренномудрый же не только не прекословит, но и очей возвести не смеет.
7. Не преклоняется кипарис, и не стелется по земле: так и монах высокосердый не может иметь послушания.
8. Высокоумный человек желает начальствовать; да иначе он и погибнуть совершенно не может, или правильнее сказать, не хочет.
9.
10. Наказание гордому – его падение, досадитель – бес; а признаком оставления его от Бога есть умоисступление. В первых двух случаях люди нередко людьми же были исцеляемы; но последнее от людей неисцельно.
11. Отвергающий обличение обнаруживает страсть, а кто принимает оное, тот разрешился от уз ее.
12. Если от одной этой страсти, безо всякой другой, некто ниспал с неба: то должно исследовать, не возможно ли смирением, и без других добродетелей, взойти на небо?
13. Гордость есть потеря богатства и трудов.
14. Один премудрый старец духовно увещевал гордящегося брата; но сей ослепленный сказал ему: «Прости меня, отче, я не горд». Мудрый же старец возразил: «Чем же ты, сын мой, яснее можешь доказать, что ты горд, как не тем, что говоришь: я не горд?»
15. Таковым весьма полезно повиновение, жестокое и презренное жительство, и чтение о сверхъестественных подвигах святых отцев. Может быть, хотя чрез это, сии недугующие получат малую надежду ко спасению.
16. Стыдно тщеславиться чужими украшениями, и крайнее безумие – гордиться Божиими дарованиями. Превозносись только теми добродетелями, которые ты совершил прежде рождения твоего; а те, которые ты исполнил после рождения, даровал тебе Бог, как и самое рождение. Какие ты исправлял добродетели без помощи ума, те только и твои; потому что Бог даровал тебе и самый ум. Какие подвиги показал ты без тела, те только и относи к твоему тщанию; ибо и тело не твое, а творение Божие.
17. Не уповай на себя, пока не услышишь последнего о тебе изречения, памятуя, что и без брачных одежд возлежавший уже на брачной вечери был связан по рукам и по ногам и ввержен во тьму кромешную (Мф. 22, 13).
18. Не возвышай выи, перстный; ибо многие, будучи святы и невещественны, были свержены с неба.
19. Когда бес гордости утвердится в своих служителях, тогда, являясь им во сне или наяву, в образе светлого Ангела, или мученика, преподает им откровение таинств и как бы дар дарований, чтобы сии окаянные, прельстившись, совершенно лишились ума.
20. Если бы мы и безчисленные смерти за Христа претерпели, то и тогда не исполнили бы должного; ибо иное есть кровь Бога, а иное – кровь рабов, по достоинству, а не по существу.
21. Если не перестанем сами себя испытывать и сравнивать житие наше с житием прежде нас бывших святых отцев и светил, то найдем, что мы еще и не вступали на путь истинного подвижничества, ни обета своего, как должно, не исполнили, но пребываем еще в мирском устроении.
22. Монах, собственно, есть тот, кто имеет невозносящееся око души и недвижимое чувство тела.
23. Монах есть тот, кто невидимых супостатов, даже и когда они бежат от него, призывает на брань и раздражает, как зверей.
24. Монах есть тот, кто находится в непрерывном восхищении ума к Богу и спасительной печали.
25. Монах есть тот, кто имеет такой навык к добродетелям, какой другие к страстям.
26. Монах есть непрестанный свет в очах сердца.
27. Монах есть бездна смирения, в которую он низринул и в которой потопил всякого злого духа.
28. От гордости происходит забвение согрешений, а память о них есть ходатай смиренномудрия.
29. Гордость есть крайнее убожество души, которая мечтает о себе, что богата, и, находясь во тьме, думает, что она во свете.
30. Сия скверная страсть не только не дает нам преуспевать, но и с высоты низвергает.
31. Гордый подобен яблоку, внутри сгнившему, а снаружи блестящему красотою.
32. Гордый монах не имеет нужды в бесе; он сам сделался для себя бесом и супостатом.
33. Тьма чужда света; и гордый чужд всякой добродетели.
34. В сердцах гордых рождаются хульные слова, а в душах смиренных – небесные видения.
35. Тать не любит солнца; гордый же уничижает кротких.
36. Не знаю, как это бывает, что многие из гордых, не зная самих себя, думают, что они достигли безстрастия, и уже при исходе из сего мира усматривают свое убожество.
37. Кто пленен гордостию, тому нужна помощь Самого Бога; ибо
38. Некогда я уловил сию безумную прелестницу в сердце моем, внесенную в оное на раменах ее матери, тщеславия. Связав обеих узами послушания и бив их бичом смирения, я понуждал их сказать мне, как они вошли в мою душу? Наконец, под ударами, они говорили: «Мы не имеем ни начала, ни рождения, ибо мы сами начальницы и родительницы всех страстей. Не мало ратует против нас сокрушение сердца, рождаемое от повиновения. Быть кому-нибудь подчиненными мы не терпим; посему-то мы, и на небе пожелав начальствовать отступили оттуда. Кратко сказать: мы родительницы всего противного смиренномудрию; а что оному споспешествует, то нам сопротивляется. Впрочем, если мы и на небесах явились в такой силе, то куда ты убежишь от лица нашего? Мы весьма часто следуем за терпением поруганий, за исправлением послушания и безгневия, непамятозлобия и служения ближним. Наши исчадия суть падения мужей духовных: гнев, клевета, досада, раздражительность, вопль, хула, лицемерие, ненависть, зависть, прекословие, своенравие, непокорство. Есть только одно, чему мы не имеем силы противиться; будучи сильно тобою биемы, мы и сие тебе скажем: если будешь искренно укорять себя пред Господом, то презришь нас, как паутину». «Ты видишь, – говорила гордость, – что конь, на котором я еду, есть тщеславие; преподобное же смирение и самоукорение посмеются коню и всаднику его, и со сладостию воспоют победную оную песнь:
39. Выше сего мы слышали, что от злого корня и злой матери происходит злейшее исчадие, то есть от скверной гордости рождается несказанная хула. Посему нужно и ее вывести на среду; ибо это не маловажное что-нибудь, но самый лютый из наших врагов и супостатов. И, что еще ужаснее, мы не можем без затруднения сказать, открыть, исповедать врачу духовному сии помыслы. Посему они часто многих повергали в отчаяние и безнадежность, истребив всю надежду их, подобно червю в дереве.
40. Часто во время Божественной Литургии, и в самый страшный час совершения Тайн, сии мерзкие помыслы хулят Господа и совершаемую Святую Жертву. Отсюда явно открывается, что сии нечестивые, непостижимые и неизъяснимые слова внутри нас не душа наша произносит, но богоненавистник бес, который низвержен с небес за то, что и там хулить Бога покушался. И если мои сии безчестные и нелепые изречения, то как же я, приняв оный небесный Дар, поклоняюсь? Как могу благословлять и в то же время злословить?
41. Часто сей обольститель и душегубец многих приводил в исступление ума. Никакой помысл не бывает так трудно исповедать, как сей; посему он во многих пребывал до самой старости, ибо ничто так не укрепляет против нас бесов и злых помыслов, как то, что мы их не исповедаем, но таим и питаем их в сердце.
42. Никто не должен думать, что он виновен в хульных помыслах; ибо Господь есть Сердцеведец и знает, что такие слова не наши, но врагов наших.
