Лейпциг, к главному «транспортеру» партии Пятнице — и с того дня Антон на несколько месяцев стал помощником «транспортера» в переправке делегатов конференции через границу. Вместе с ним приезжал он и в Прагу, — в тот самый Народный дом чешских социал-демократов, где потом, в январе двенадцатого, и состоялась конференция. Именно в то время Пятница познакомил Антона и с товарищем Юзефом — Феликсом Эдмундовичем Дзержинским… Удивительно переплетены судьбы революционеров!.. Сейчас Антон внимательно вблизи разглядывал товарища. Изменился. Выше поднялись залысины. Выбелило виски, глубже утонули светлые глаза, больше морщин. И новинка — бульбовские усы — тоже в проседи. Лицо смуглое, но с оттенком той сероватой бледности, какую налагает тюрьма. А вот — узнал!..
— Ты, я слышал, крепко тогда сел?
— Да и вас не обошло?
— Я на два года позже, в самый канун войны.
— Не по соседству ли были от моего Горного Зерентуя?
— Действительно, рядом — в Приангарье. Слышал такие благодатные места: Покукуй, Потоскуй, Погорюй?.. Так еще чуток подальше.
Он сухо рассмеялся. Оборвал:
— Воспоминаниями займемся в другой раз. Сейчас у нас тут дел невпроворот. Так по какому делу послал тебя ко мне Юзеф?
Антон рассказал. И о задании, и коротко о двух днях, проведенных в особняке Рябушинского.
— Ага, значит, это о тебе предупредили из Питера? А мы уж решили: что-то стряслось с агентом ЦК. Идем. Как раз сейчас у нас будет заседание городского комитета — заканчиваем последние приготовления к Государственному совещанию, — в голосе Пятницкого Антон уловил обычную его язвительность. Эта резкость, злость были характерны для него и тогда, в одиннадцатом. — Значит, Милюков считает Москву Версалем? Мол, белокаменная, первопрестольная, «порфироносная вдова»? — словно бы передразнил он кого-то. — Шалишь! Москва — это красная пролетарская крепость! И мы дадим всем этим господам понять, что в Москве их номер не пройдет!..
Начальник контрразведки доложил Савинкову, что на ординарца верховного главнокомандующего, рядового Завойко материалы собраны. Однако в Ставке объявилось еще одно лицо, представляющее, видимо, интерес, — некий Аладьин.
Управляющий военным министерством осведомился:
— Что дала разработка Аладьина? Помнится, под такой фамилией был депутат в Думе, позже эмигрировавший в Англию. Не он ли?
— Так точно, ваше превосходительство: Аладьин Алексей Федоров, 1873 года, православный, сын крестьянина… — монотонно начал, заглядывая в листы досье, Медведев. — Привлекался по делу… девять месяцев тюрьмы… эмигрировал в Бельгию и Париж… по возвращении в Россию состоял в боевой дружине… депутат первой Думы от Симбирской губернии, после роспуска Думы эмигрировал в Англию… С тех пор жил в Лондоне. В английских кругах ценят как серьезного политического деятеля… Связан с правительственными кругами… Выехал из Лондона в конце сего июля, при пересечении границы в Торнео был задержан по подозрению… Освобожден по личному указанию Родзянки… По прибытии в столицу тотчас установил контакты с послом Великобритании сэром Бьюкененом, а также с бывшим министром-председателем князем Львовым и нынешним министром иностранных дел Терещенко.
Вот оно что!.. Английский резидент. Причем наделенный большими полномочиями. «Средь бурь и грешной суеты…» Нет, пока трогать его нельзя, покуда интересы англичан и французов, союзников по Антанте, совпадают. Ибо Борис Викторович сам «обручен» с Парижем. А если учесть, что Аладьин до Англии побывал во Франции… Не коллега ли он, в конечном счете, самого Савинкова — если даже и слуга двух господ?.. Подождем…
— А что наскребли, полковник, о Завойко?
— Завойко Василий Степанов, 1888 года, православный, потомственный дворянин… Гайсинский уездный предводитель дворянства… Крупный землевладелец. Коммерсант. Главные интересы связаны с нефтью… Банкир… Издает еженедельный журнал «Свобода в борьбе»… Установлены его постоянные контакты с Терещенко, а также деятелями промышленности Путиловым, Коноваловым, Рябушинским, Третьяковым…
Стоп!.. Рядовой? Ординарец? Нижний чин?.. Молодой, да ранний!
— Связан с представителями союзных держав?
— Пока не установлено.
Этой возможности исключать нельзя. С Терещенко-то якшается. А сей молодец образовывался в Оксфорде, и совсем не исключено, что и он сотрудничает с «Интеллидженс сервис». Но скорей всего, Завойко и Терещенко заботятся о собственных портмоне. «Нет, господа денежные мешки, вас опекать я не намерен!.. „Мы, ограбленные с детства, жизни пасынки слепой…“…» Борис Викторович считал себя бессребреником. Если и брал деньги — у той же «Сюрте женераль», — то лишь на дело, на материальное обеспечение своей идеи, а отнюдь не на собственный банковский счет или жуирование. Он — боец. Скромный, щепетильный и исполненный презрения к золотому тельцу. С Завойко, Путиловым и иже с ними он, Савинков, считаться не будет!..
— Что есть еще об ординарце Корнилова?
— Находится в близких взаимоотношениях с неким Кюрцем, немцем. Есть подозрения, что Кюрц связан с германской разведкой. Завойко делал попытки подыскать ему должность в самом военном министерстве.
Ишь ты!.. Кюрца — в военное министерство, а сам — в кабинете главковерха… Преуспели господа с Вильгельм-штрассе. Как разобраться во всей этой мешанине? Пестрый клубок. Но намотанный на один стержень: сухой саксауловый торс Лавра Георгиевича. И надо ли Савинкову до поры до времени разбираться, распутывать?.. Корнилов нужен ему самому. Кто становится между ним и главковерхом, тех необходимо устранить. Остальные пусть вяжут свои узелки. Может статься, они пригодятся самому Борису Викторовичу.
— Еще что нового? — спросил он, принимая из рук Медведева папки досье и откладывая их в стопку бумаг на столе.
— В Петроград прибыл известный английский писатель Вильям Моэм.
— Вы стали увлекаться беллетристикой? — повел плечом Савинков. Впрочем, его «Луна и шестипенсовик» — очарование. Читали?
— Никак нет!
— Настоятельно рекомендую. Полинезийские острова… Гоген… Моэм любитель экзотики. Возможно, англичанин задумал написать о русских медведях. — Управляющий военмина поймал взгляд полковника. — Но почему он привлек ваше внимание?
— По картотеке отделения Моэм проходит как сотрудник «Интеллидженс сервис», с первых дней войны работавший в Швейцарии. Затем он был направлен в САСШ. В Россию прибыл через Владивосток. Сразу же по приезде в Петроград установил контакты с американским послом и с английским послом. Имел беседу с Аладьиным. Отправил письмо. Мы перехватили, но расшифровать пока не можем.
— С кем Моэм еще установил связи? — оживился Савинков.
— С Александрой Петровной Коротковой, дочерью известного анархиста. Но это давняя интимная связь.
«Сашенька?!. — удивился Борис Викторович. — Прелестная Сашенька… Негодная ветреница…» Он и сам, будучи в Лондоне и Париже, не устоял в свое время перед чарами княжны-изгнанницы.
— Писателю не докучайте. Письма, перехватывая и расшифровывая, отправляйте адресатам, — приказал он. Для себя же решил: «Моэмом займусь я сам. Приятно иметь дело с интеллигентным человеком».
— И еще одно, — в ровном, невыразительном голосе Медведева зазвучала нескрываемая обида. — В Петрограде начала действовать неизвестная нам самостоятельная военная контрразведывательная организация.
— На кого работает? — Это было сюрпризом и для Савинкова.
— Во главе ее поставлен полковник Гейман, один из офицеров туземной дивизии,
