Крутая дорога превращается в русло бешеного потока. Потоком сверху прет бревна, пни, камни, глыбы земли. Движение остановилось, застопорилось. Артиллерийская батарея сползает вниз, к подножию. Кажется, все силы небесные ополчились против нас. А тут наступила ночь.
Длинную осеннюю ночь мы простояли в воде. Вода лилась сверху, текла внизу. Под утро дождь перестал. Пришлось развести костры, чтобы хоть мало-мальски просушить одежду и погреться горячим чаем. Огонь разводить не опасались: горы окутал плотный туман.
С появлением солнца двинулись дальше. Дорога после ливня была изрыта канавами и ямами- промоинами, перегорожена упавшими деревьями и каменными осыпями. Всем пришлось браться за ломы, пилы, лопаты, а обозные повозки разгружать, как бывало не раз раньше, и имущество брать на вьюки и собственные плечи. На перевал нам удалось подняться лишь к концу второго дня. На 14 километров подъема полк затратил целые сутки! Не обошлось без потерь: несколько повозок смыло в ущелье, камнями покалечило некоторых лошадей. Вот тут и подумаешь, как шутить с природой. За неуважение она жестоко наказывает.
С перевала стали слышны звуки далекого боя. Бой вел, как выяснилось позднее, 41-й полк нашей дивизии. Опоздай тот полк, как опоздали мы, противник мог бы захватить перевалы, от которых до побережья оставалось рукой подать.
Спуск в долину реки Пшехо был не менее трудным, чем подъем: те же валуны, осыпи, ямы, упавшие деревья.
Под вечер следующего дня полк вышел к селу Рожет, которое находилось в двенадцати километрах южнее Нефтегорска. Здесь мы оставили весь обоз и коней, а сами пехом поспешили на помощь 41-му полку, который дрался за село Маратуки.
Злой атакой двух спешенных эскадронов, поддержанных минометным огнем, мы вышибли из леса егерей и начали их преследовать. Но скоро сами попали под губительный артиллерийский и минометный огонь противника, который велся из села Котлованы и господствующих над долиной гор Оплепень (на картах обозначена как высота 1010) и Утюг. Пришлось остановиться и зарываться в землю.
Ночью подошли 39-й полк и две батареи тяжелых 120-мм минометов 182-го артминометного полка. Теперь вся дивизия сбилась в узкой долине реки Пшехо.
На рассвете следующего дня началась минометная дуэль. Мы кидали свои «гостинцы» снизу вверх, на высоту 1010, противник долбил нас сверху. Он был в более выгодном положении. Наши позиции были у него как на ладони, мы же, снизу, противника почти не видели. Немцы простреливали каждый метр дороги, склоны, расщелины. Скоро им удалось накрыть и вывести-из строя одну батарею тяжелых минометов.
Но и мы немало досаждали врагу, нащупывая одну за другой и гася его огневые точки. Я любовался (если в той обстановке возможно любоваться) виртуозностью и истинно снайперской стрельбой минометных расчетов из взводов Рыбалкина и Ромадина и добрым словом поминал моего предшественника капитана Кривошеева. Папаша воспитал настоящих мастеров огня.
Днем 39-й полк попытался атаковать село Котлованы. Но атака не удалась. Хотя казаки двух эскадронов и ворвались в село, но очистить его и удержать не смогли: с вершин Оплепени и Утюга противник буквально засыпал казаков снарядами и минами, задавил пулеметным огнем.
День был солнечный, ясный. Появились вражеские самолеты, и на нас с неба посыпались бомбы, а с гор — мины, гранаты и даже камни. Особенно сильной бомбежке подверглось село Маратуки. В нем находился штаб и тылы нашего полка. Одна из бомб угодила в штаб. Погибли начальник штаба капитан И. Н. Поддубный и его помощник старший лейтенант Горковенко. Утрата для полка большая. Но в бою надо думать о живых. Известие о гибели Ивана Николаевича, забайкальца, сначала я как-то не воспринял. А вечером ко мне пришла боль. Никто другой, а Иван Николаевич первым сказал мне: «Быть тебе казаком!» Под его началом легко работалось. Я его очень уважал.
И вот мы прощаемся с нашим славным товарищем. Тишину стегнули недружные залпы салюта. Командир полка поник головой. Он хоронил не просто земляка-забайкальца, не просто начальника штаба — друга, вместе с которым ели один хлеб в Даурии.
Меня снова отозвали в штаб полка. На этот раз отказываться не посмел.
Беда учит. Из сел Маратуки и Рожет все штабы и тылы ушли в лес, в скалы. И вовремя. Немцы продолжали села бомбить. В одном из очередных налетов не стало села Рожет. Его сровняли с землей и перемешали с камнями. К счастью, всего лишь накануне оттуда ушли тылы нашего полка. Первые бои в ущелье показали: взять и удержать село Котлованы, а затем село Кушико, прочно закрепиться в них, а значит, и в ущелье, мы можем при условии, если собьем и сгоним альпийских егерей с гор Оплепень и Утюг.
Снова дожди. Черные лохматые тучи наползали из-за гор и опрастывались холодными ливневыми струями или мелким и нудным сеянцем. В долине стало сыро, холодно и промозгло, как в погребе. Всюду была вода. Она заполнила долину. Она хлюпала в окопах и траншеях. Она сочилась из-под камней и земли. Казакам приходилось делать в окопах подмостки, а одежду сушить своими телами. Пробовали разжигать костры, но враг тут же начинал их гасить пулеметами, минометами, пушками. «Ну, раз так, — решили казаки, — то назло будем кострить». И разводили их вдалеке от позиций, на пустырях. «Теперь лупите сколько влезет!» И немцы лупили. На ложные позиции сыпались сотни мин и снарядов. Даже авиация на этот крючок клевала.
Тяжело воевать среди гор, ущелий и скал. Тут не развернешь подразделения по фронту. Кругом теснота. Плохо с подвозом боеприпасов и продовольствия. Да вот еще этот дождь. Много тягот выпало на нашу долю. Но переносили их стойко и сражались. По военной терминологии — вели активную оборону. У казаков же была и своя терминология, которая выражала ту же самую суть: не ждать, когда жареный петух клюнет, а искать этого петуха. И бить, не давая противнику покоя ни днем, ни ночью. Штурмовать, делать шквальные огневые налеты, будить ночью, прерывать ему обеды и ужины, подстерегать в лесной чаще, перехватывать на дорогах и тропах, укокошивать снайперскими выстрелами. Пусть сама казачья форма — черная бурка, черная лохматая папаха с красным верховищем и шашка — наводит на врага ужас, пусть живет он в постоянном страхе.
Подразделения, сменяя друг друга, малыми группами штурмовали гору Оплепень. Штурм не прекращался ни на час. То в одном месте, то в другом к вершине подбирались малые группы или одиночки. Подняв шум-тарарам, отходили.
В один из дней всей дивизии стал известен подвиг 64-летнего казака-гвардейца из пулеметного эскадрона Петра Степановича Бирюкова. Того самого Бирюкова, который в Урюпинске просил коммунистов снарядить его ходоком в Москву, к Сталину, чтобы спасти казачье ополченское соединение от расформирования. Того самого, что в бою за хутор Бирючий своим «максимом» надежно прикрывал наступление двух эскадронов и с близкого расстояния расстрелял два вражеских бронетранспортера. Наконец, того самого, что под Ходыженской, находясь в боевом охранении, в засаде, фланкирующим огнем снова продырявил три бронетранспортера. Оставшись на своей позиции, прикрыл переход эскадрона на улучшенную позицию. В станице Анастасиевской командир полка намекнул Петру Степановичу, что вместе с комбатом Кривошеевым и он мог бы комиссоваться и поехать домой, да где там. Бирюков до того обиделся, что с жалобой на полковое начальство дошел до комдива, Сергея Ильича Горшкова.
Так вот, этот самый Бирюков с гранатами подобрался к самой вершине Оплепени, не спеша огляделся там и приступил к войне. Для начала выбрал заслуживающую внимания цель — пулеметную точку. Кинул гранату. Пулемет вместе с дремлющими пулеметчиками взлетел на воздух. Из укрытий и землянок стали выскакивать в траншею егеря. Кинул гранату туда. Добавил еще одну. Из траншеи полетела немецкая, с длинной рукояткой, граната. Изловчился, поймал и вернул ее хозяевам. Не жалко. Началась заполошная стрельба, целый бой, в котором Бирюков был ранен. Но старый казак нашел в себе силы, чтобы под прикрытием товарищей вернуться на свои позиции.
Гитлеровские горные егеря нервничали, стервенели. На наших позициях то и дело с сильным лопающим звуком рвались мины. От пулеметных и автоматных пуль, кажется, сам воздух звенел. По крутому склону Оплепени катились, подпрыгивая, словно мячики, гранаты и рвали землю и камень. Лоб горы, бока ее обдавали огненные и дымные волны — немцы в ход пустили огнеметы. Скоро вся гора стала угольной, черной. Всю зелень, какая была, кустарник скосили, выжгли. А земля в долине была исклевана воронками, перерыта и перепахана, как в огороде. Но казаки стояли. Приходилось дивиться и спрашивать себя: где предел человеческих сил и есть ли он? Кто может знать возможности, заложенные в человеке?
