Али-ан-Насир молча и неподвижно сидел на своем высоком троне, и ни один мускул не дрогнул на его бесстрастном белом лице.
Тот же сановник подошел, взял драгоценную шубу из рук боярина и отнес ее к подножию трона.
— Принесите сундуки! — приказал мухта-сиб воинам стражи.
Те подхватили дарственную ношу и поставили ее там же.
И снова спросил великий карача Аляутдин посла:
— Привез ли ты, урус-килича, обязательную дань — откуп за жизнь и безопасность твоего народа?
— Подожди, мурза, — не ответил на вопрос Семен Мелик.
Татары нахмурились, осуждая дерзость данника. Но русс продолжал, как будто и не заметил этого:
— Прости, что прервал твою мудрую речь, о славный советник салтана. Но еще один подарок я не успел вручить могучему Царю царей, Владыке над ста народами Алиму справедливому... Эй, кто там! — обернулся он.
Раздался цокот копыт по каменному полу. Двери распахнулись. Стражи отступили. И два конюха в красных шелковых рубахах ввели в залу поджарого белоснежного коня в драгоценной сбруе. И не сдержались высокородные татары, ахнули от восхищения. Даже воины охраны подались вперед, и жадный огонек сверкнул в сотнях глаз...
Султан Али-ан-Насир невольно встал с трона и шагнул вперед. И враз померкло все великолепие дворца: казалось, почернели, сморщились драконы, грифоны и иные сказочные твари. Только дивная живая красота может затмить великолепие. И это произошло. Произошло потому, что красота была именно живой — трепещуще живой и буйной. Произошло и другое, никогда доселе не слыханное в стенах этого дворца, да еще на официальном приеме: сам султан заговорил с данником.
— Ты растопил лед моего сердца, о храбрый килича урусов! — воскликнул Али-ан-Насир. — Ты тронул самые тонкие струны моей души. Мы довольны подарком. Ой-е! Марулла-юзбаши, подведи Сэтэра[67] сюда!
Польщенный таким вниманием, силач подошел к конюхам, принял повод и подвел пританцовывающего диво-коня к возвышению перед троном. Властелин прыгнул в седло. Акбар встал на дыбы, но царственный всадник умелой рукой осадил его.
— Отныне только на этом троне, — султан хлопнул ладонью по седлу, — я буду принимать дань с покоренных народов!
— Ты Велик!
— Ты Мудр!
— Ты Могуч! — наперебой загалдели сановники, и каждый восклицал так, чтобы всевластный султан услышал именно его и заметил.
Но властелин не обратил на мурз никакого внимания.
— Разрешаем киличе коназа Димитро встать! — вдруг приказал Али-ан-Насир. — Этот человек храбрый и умный воин, — пояснил султан свой неслыханный приказ. — Он помог нам раздавить скорпиона Токтамыша. Отныне ему разрешается всегда стоять перед нашими ясными глазами!
— Да будет так, как повелел Мудрейший и Сиятельный Али-ан-Насир! — объявил великий карача Аляутдин.
— Воля Султана — воля Аллаха! — грянули воины стражи.
— Нет большей мудрости, чем у нашего Ослепительного и Могущественного Султана Али-ан-Насира! — вторили им мурзы.
Семен Мелик встал с колена, почтительно поклонился правителю Золотой Орды.
Некоторое время стояла тишина. Потом великий карача Аляутдин начал вкрадчивую речь:
— О мудрый и храбрый килича земли Мушкаф, ответь перед лицом Могучего и Грозного Султана Дешт-и Кыпчака, ослепительного Али-ан-Насира: прислал ли коназ-баши Димитро положенную дань? Или он настолько беден, что решил откупиться дарами? Говорят, ему нечем накормить досыта свою единственную жену и малых детей.
— Великий Князь Московский и Владимирский Димитрий Иоаннович не последнее съел, — с достоинством ответил посол. — Он прислал дань в четыре тысячи соболей, три тысячи бобров и семь тысяч белок! Кроме того, как было оговорено, Москва шлет тебе, Великий Царь татарский Алим, еще пятьсот тысяч денег серебра!
Глаза мурз и воинов охраны вспыхнули, как у голодных волков, увидевших раненого оленя.
— Этого мало, — возразил, однако, великий карача Аляутдин. — Султану Джанибеку конази Мушкафа платили вдвое больше дани.
— Так когда это было? — пожал плечами Семен Мелик. — С тех пор серебро вдвое подорожало, да и новый уговор был. Ты ж его, мурза, и подписывал.
— Не помню, — поморщился Аляутдин-мухтасиб. — Но я не забыл, что дани с вас должно быть вдвое больше. Этого мало!
— Да, этого мало! — хором поддержали великого карачу сановники.
— Этого достаточно! — вдруг громко объявил султан.
Мурзы насупились. Аляутдин-мухтасиб протестующе поднял руку.
— С Мушкафа этого достаточно, — спокойно повторил Али-ан-Насир. — Недостающее заплатят нам коназ Олег[68] и коназ Михалла[69] .
— О-о! — сразу заулыбались татары. — Ты велик!
Им все равно было, с кого шкуру содрать, лишь бы в шубах щеголять!
— Ты справедлив и великодушен, Могучий Царь татарский! — низко поклонился султану Семен Мелик. — Живи и царствуй многие лета! Ныне люд русский тебе славу воздаст!
А про себя подумал посол московский: «С рязанцев да тверичей не так-то просто лишний клок шерсти урвать. И Олег и Михаил умеют рати водить и меч в руках держать приучены. А мы тож в сторонке стоять не станем. На-ка вот выкуси, «великий царь татарский»! Мож, подавишься Джанибековой-то данью...»
Все молчали. И Семен Мелик сделал ловкий ход, сообщив «простодушно»:
— Мне ведомо, что великий князь Литовский Ольгерд Гедиминович увел свои дружины в Ляхскую землю[70]. В Вильно[71] и тысячи ратников теперь не наберется.
— Ой-е! Это хорошо! — сразу откликнулся молодой порывистый туменбаши Ковергюй.
Султан обернулся, военачальник тотчас замолчал.
Соблюдая порядок, заговорил великий карача Аляутдин:
— Какую милость хотел бы получить урус-килича у Царя царей, Щедрого и Справедливого Султана Дешт-и Кыпчака Али-ан-Насира?
— Дозволь, Могучий Царь татарский, выкупить из Орды русских невольников.
— Сколько надо? — спросил мухтасиб.
— Три тысячи.
Султан кивнул.
— Победоносный Властелин Дешт-и Кыпчака разрешает тебе выкупить столько невольников, сколько ты просишь!
Семен Мелик поблагодарил.
— Но... — Великий карача многозначительно помолчал. — Справедливый Султан Али-ан-Насир гневается...
Русский посол быстро глянул на властителя Золотой Орды и никакого гнева на его лице не увидел.
Аляутдин продолжал:
— Твой коназ Димитро непослушен. Он посылает своих воинов на земли Дешт-и Кыпчака и грабит наших подданных.
— Не было этого! — искренне возмутился посол.
— В прошлом году воины коназа-баши Димитро вторглись на землю эрзя
