«Значит, суд уже был, — подумал Рауль, впрочем не чувствуя никакой жалости. — Нам досталась опасная преступница, раз ее везут из этой дыры и хотят сжечь на площади Святого Варнабы».
— Кто вы? — повторила она.
— Я не собираюсь причинять тебе вред, — сказал капитан.
— Вы дворянин?
Он не стал спрашивать, какое значение это имеет, и ответил утвердительным кивком.
— Зачем вы здесь?
— Пабло!
Высоченный рейтар, даже сейчас не расстающийся с перевязью пистолетов, подошел к командиру, мельком глянув на ведьму. Вместе с ним притащился и Лопес.
— Ее кто-нибудь кормил?
— Нам запретили, сеньор. Я пытался дать ей воды, но отец Рохос…
— Ее что, даже не напоили?! — Теперь голос Рауля звенел от ярости.
По такой духоте без глотка воды — когда не далее чем в десяти ярдах от тебя журчит фонтан! Он даже думать не хотел, каких сил ей стоило это переносить.
— Пабло, будь добр, принеси воды.
— Уже иду, сеньор, — Рейтар, в отличие от смущенного Лопеса, был более отчаян и не боялся святых отцов. Особенно когда те спали и знать не знали, что здесь происходит.
Он вернулся от фонтана довольно скоро, держа в руках полную кружку.
— Она не пролезет сквозь прутья. Надо открывать дверь, — Лопес с опаской покосился на молчаливую женщину.
— Так отворяй. Чего ты ждешь?
Не скрывая недовольства, солдат снял защелки и распахнул дверцу. Пабло, готовый стрелять, если заметит опасность, встал с боку, прикрывая капитана, но тот сомневался, что существует хоть какая-то угроза. Он протянул кружку:
— Пей.
Узница дрожащими руками взяла ее и, даже не поблагодарив, начала жадно глотать воду. Лопес поспешно закрыл клеть, не переставая шептать охранные молитвы. Ухмыляющийся рейтар убрал пистолеты и, вытащив из сумки с пулями апельсин, подбросил его вверх. Поймал другой рукой.
— Что вы делаете, сеньор де Альтамирано? — Отец Рохос подошел неслышно. Его лицо было сурово. — Я просил охранять колдунью, а не насыщать ее.
Лопес струхнул и сделал шаг назад. Пабло на миг перестал подбрасывать апельсин. Рауль вежливо кивнул:
— Доброй ночи, святой отец. Я счел нужным дать женщине воды.
— Я не вижу здесь женщины. — На клетку инквизитор даже не смотрел. — Здесь лишь грех в ее образе.
— Вполне возможно.
— Вы сомневаетесь в решении Святого суда? — В его голосе не было угрозы.
Пока не было.
Для многих сказанных слов хватило бы, чтобы отступить, но Рауль не считал себя виноватым:
— Святой отец, я ценю, какое доверие Инквизиция оказала мне и моим людям, позволив сопровождать вас и беречь ваши жизни. Но хочу напомнить, что командир этого отряда все еще я.
— Я прекрасно помню это. Но вы помогаете отступнице.
— Я помогаю исключительно нашей матери Церкви.
— Неужели? — Клирик приподнял брови, — Каким образом? Тем, что избавляете от страдания ведьму?
— Не совсем верно. Ведь ее собираются сжечь в столице?
— Да. На праздник святого Коломана.
— Боюсь, если и дальше не поить осужденную, она не доживет до костра. Женщина обезвожена. Посмотрите.
Клирик сложил руки на животе и нехотя признал:
— Возможно, я действительно переусердствовал в стремлении наказать колдунью и забыл о грядущем возмездии. Вы можете давать ей воду. Но немного.
— А еда?
Инквизитор пристально посмотрел на Рауля:
— Если бы я не слышал от людей, что вы истинный сын Церкви, мне бы показалось, что вы помогаете отродью тьмы. Мясо сделает ее сильнее, а хлеб и молоко она осквернит. Только воду. И будьте разумны, сеньор! Не разговаривайте с ней, не касайтесь и не смотрите ей в глаза. Это — исчадие ада, и оно пожрет любого. Даже такого смельчака, — последнее слово он выделил, — как вы.
— Думаю, вера станет моим щитом от искушений и проклятий…
— А Спаситель не оставит вас, — закончил отец Рохос. — Почаще вспоминайте об этом, сеньор де Альтамирано. И, да… вот еще что. Наши жизни бережете не вы, а Спаситель. Вы лишь орудие в руках Его, но будет так, как решит Он. Впрочем, тьма не место для пустопорожних споров и упражнений в риторике. Пусть Спаситель хранит вас и ваших людей этой ночью.
Он ушел, и Лопес облегченно перевел дух.
— Дай-ка мне, — сказал Рауль, и Пабло бросил ему апельсин.
Капитан ловко поймал плод, просунул руку сквозь прутья:
— Бери. Ешь.
На мгновение их пальцы коснулись друг друга, он почувствовал, как горяча ее кожа.
— Спасибо, сеньор.
— Слышал, ты сцепился со святошей, — поприветствовал Рауля Алехандро на следующее утро.
Капитан произнес в ответ нечто непонятное и очень неприветливое. За оставшиеся до рассвета три часа он совершенно не выспался и теперь волком смотрел на весь белый свет.
— Фернандо, собирай людей. Через час выступаем, — сказал он, умывшись и немного придя в себя. — Святые отцы встали?
— Ха! Такое впечатление, что и не ложились. Приму[4] прочли вместе с петухами. А у тебя вид, словно по тебе гарцевали жандармы[5].
— Плохие сны.
Сны действительно были плохими.
Застывший от раскаленного жара город, ревущее пламя, дым, поднимающийся в яркое небо, отвратительная вонь горелой плоти. Хриплое карканье воронья смешивалось с молитвами одетых в алое и серое священников. И люди, и птицы с удовлетворением наблюдали за мучениями сгорающих ведьм до тех пор, пока от казненных не оставались лишь обугленные кости. Их складывали на возы, сгребали лопатами пепел, ногами отбрасывая в сторону черепа, и вываливали в реку или отвозили за город, к Чумному кладбищу, сбрасывая останки в ямы.
— Пабло говорит, что отец Рохос с утра спрашивал о тебе у солдат. Ты не нашел ничего лучше, чем цепляться к Инквизиции, мой друг?
Рауль скривился, взял хлеб, яйцо, лук, сыр и подвинул к себе блюдо с маслинами.
— Тебе бы это тоже не понравилось.
— Ты все сделал правильно. На твое счастье, клирик с тобой согласился. Но на будущее — лучше во время парада выстрели в голову какому-нибудь нашему генералу. Проблем будет гораздо меньше, чем из-за боданий с Церковью.
Алехандро был бодр и весел. Впрочем, так случалось всегда, когда они собирались куда-нибудь выступать. Особенно если это касалось возвращения домой.
Рейтар уже облачился в вороненую кирасу, застегнул наручи, повесил на пояс палаш, а на грудь — перевязь с пистолетами. Под мышкой он держал морион[6], на голове был повязан видавший виды, но «счастливый» фиолетовый платок.
