Больше он никогда не заступал в наряд по кухне. Но, замерзая ночью на посту, вспоминал тёплую печку и никак не мог забыть своих тактильных ощущений, а посему тёр спину, по которой гуляло деревянное тяжёлое весло.
В этой командировке Сергей часто общался с уже не молодым чеченцем, которого звали Ислам. Кто и когда первым познакомился с Исламом, уже никто не помнил, его передавали по смене друг-другу, говоря: «этому человеку можно верить!». И все ему верили. Ислам мог работать сварным и плотником, мог дать омоновцам напрокат свой автомобиль, а мог привезти на заказ продуктов или недостающую запчасть для машины. Жил он неподалёку от блок-поста в своём достаточно большом доме и появлялся всегда неожиданно или по просьбе — для этого надо было остановить первую же машину на КПП и попросить, чтобы позвали Ислама. Через 15 минут Ислам заходил на ПВД. Когда Ислам возникал без приглашения, он всегда приносил новости. Например: он мог сказать — Завтра в Ханкалу не выезжайте! — или — На Моздок не ходите по этой дороге! Его слушали. Был он чёрен, сухопар, ростом невелик, но чувствовалась в нём какая-то внутренняя сила, стержень в нём был стальной. Спиртного Ислам не пил, но курить любил. Частенько Сергей и Ислам сиживали вместе и, покуривая, разговаривали на разнообразные темы, иногда спорили. Ислам знал много, но был не особо словоохотлив.
— Знаешь, Серёжа? — говорил Ислам, — я вам помогаю не потому, что хочу поиметь какую-то выгоду и не потому, что шпионю за вами. Просто я понял многое: только вместе с Россией Чечне по пути. По крайней мере, пока. В первую войну все воевали. И я воевал. Я даже был полевым командиром. А что ты думаешь? Вся наша республика несколько столетий воюет, все горы пропитаны духом противостояния. А названия? Знаешь, как на русский переводятся названия Урус-Мартан и Ачхой-Мартан? Русским-смерть и неверным-смерть! Это даже не по-чеченски, это на древнем наречии одного из тюркских языков. Поэтому, Серёжа, чеченцев надо либо очень сильно любить, либо уничтожить всех до одного.
Любовью это чувство назвать нельзя, но Сергей внутренне испытывал очень большое уважение к чеченскому народу в целом. То ли тут имел место пресловутый «стокгольмский синдром», то ли за время многолетних командировок Сергей очень привык к местным жителям. Тем не менее, он считал чеченцев своими соотечественниками, а к Чечне относился с большой симпатией и теплотой. Кстати многие его сослуживцы, как и Сергей, не видели в чеченцах — врагов. Они считали, что приехали на помощь к чеченскому народу-труженику, очищать вайнахскую землю от международного терроризма. А самоучитель чеченского языка Зулай Хамидовой пользовался в отряде большим спросом.
В те годы в республике выходили листовки вайнахского общества «Правдивое слово», в которых разъяснялось, кто есть, кто в Чечне, говорилось там и о биографиях полевых командиров, и о том кто финансирует их деятельность. Эпиграфом к газете служила старинная горская поговорка: «Да не станет хлеб сладким».
Колонна остановилась около Мобильного отряда. Омоновцы по очереди спрыгивали на землю. С соседних машин сгружали отрядный скарб и личные вещи. Все смеялись, а вокруг царило весёлое возбуждение.
— А вот теперь, военный, дай-ка я тебя расцелую — Игорь Воеводин загоробастал водителя Сашку и теребил его, — молодец! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя хвалю я. Здорово довёз.
Сашка смущённо улыбался. Он уже забыл все непонятки, которые случились в дороге и только, нахмурившись, стучал ногою по баллонам — назавтра ему предстоял обратный рейс.
Глава 11
Сапёры называли Старопромысловское шоссе в одноимённом районе и улицу Тухачевского в Ленинском районе города Грозный не иначе, как — Первая Большая фугасная и Вторая Большая фугасная — уж больно много подрывов случалось там ежедневно.
Ребята, сменившие в этот раз смену Уткина ровно через месяц, попали под молотки. На УАЗике они возвращались из военной комендатуры. Примерно в двух километрах от блок-поста на Старопромысловском шоссе машина была подорвана на фугасе. Несколько человек получили тяжёлые осколочные ранения. Здесь во всей красе проявил себя отрядный врач капитан Василий Волобуев. С пробитой гортанью, истекая кровью, он оказал первую медицинскую помощь всем нуждающимся в ней. Он спас жизнь ребятам. Сам же на следующий день впал в кому, из которой не вышел, и через полтора года умер от ран уже в родном Липецке.
Майор Михаил Безденежный, которому осколок попал в теменную часть, остался жив чудом. Уже в военном госпитале Ростова-на-Дону хирург, разводя руками, сказал:
— Ничего не понимаю, ранение у него смертельное. Я сделал всё, что мог. Сколько он проживёт, сказать не берусь.
Михаил, отлежав в госпитале, уволился на пенсию по инвалидности. Жив он до сих пор.
Капитану Игорю Крымскому осколок перебил сонные артерии. Когда встал вопрос о получении страховой суммы за причинённый ущерб здоровью, медики военно-врачебной комиссии не знали, что делать. В перечне травм и увечий это ранение числилось, как смертельное. После того, как Игорь начал собирать документы для подачи искового заявления в суд — вопрос был улажен. Деньги он получил.
Поражало Сергея и отношение высоких милицейских чиновников к омоновцам. Витька Нежданов, как кадровик, контролировавший вопросы написания и отправки наградных листов в министерство, негодовал. На аттестационной комиссии в УВД, когда зачитывались эпизоды, за которые молодого сержанта представляли к правительственной награде, один из полковников — начальников отдела, сказал:
— Сколько он в милиции служит? Четыре года? Молод ещё! Не заслужил! У меня даже нет такой награды!
— А вы бы хоть разок съездили туда, товарищ полковник! Может и у вас была бы! — сказал ему Нежданов.
И только вмешательство полковника Атаманова — командира отряда, погасило пожар. А то не миновать скандала. Но врага в управлении Виктор себе нажил.
В тот год исполнилось десять лет со дня образования Смоленского ОМОНа. Смоляне много раз стояли в Чеченской республике с липчанами. Дружба была очень крепкой — водой не разольёшь. По приглашению коллег в Смоленск из Липецка была направлена делегация во главе с начальником штаба подполковником Александром Овчинниковым. Сергей был в числе приглашённых.
Вид смоленских омоновцев поразил Сергея до глубины души: у каждого смоленского парня на груди был иконостас. Ни одного офицера без ордена Мужества Сергей не увидел, у некоторых было даже по два. Сергей и Овчинников смущённо переглядывались, у Сергея, прошедшего шесть командировок, на груди могучей одна медаль висела кучей, у Овчинникова — две.
— Да, — подумал Сергей, — чтобы в Липецке подписали наградной на орден Мужества, надо, как минимум погибнуть.
Праздновали с помпой и грандиознейшим банкетом в конце. На этом мероприятии Сергей познакомился с легендой смоленского ОМОНа — майором Саней Проскуряковым. Саня был сапёром в отряде, потом заместителем командира. На его груди награды не помещались, хотя и висели в четыре ряда.
В середине девяностых по Смоленску поползли слухи, что в городе орудует неформальная организация «Белая стрела», которая контролируется спецслужбами и занимается тем, что очищает город от криминалитета. Причём делает это весьма оригинальным способом: попросту ведёт точечный отстрел авторитетов. Когда закрутилось следствие по этому делу, неожиданно для всех, Проскуряков был арестован, как непосредственный руководитель организации.
Восемь месяцев мужественный офицер просидел в следственной тюрьме, а когда дело рассыпалось, как карточный домик, Проскуряков вышел из тюрьмы и был восстановлен в должности, ему, как ни в чём не бывало, выплатили зарплату за восемь месяцев, сделав вид, что ничего не случилось.
Саня, криво усмехаясь и стиснув зубы, продолжал работать в органах, предавших его, и только братья-омоновцы не забывали его всё это время и, как могли, помогали ему.
В последствии Сергей встречался с Саней ещё два раза: один раз в Грозном, второй раз смолянин
