сообразуется с характером грозного и хитрого властителя Скифии: он мудрый и дальновидный полководец и редко выступает против своих врагов без союза с другими народами. Поэтому кагану Хазарии надо иметь пацинаков в числе друзей, а не врагов. Степные бродяги верят только золоту, которого больше у хазар, чем у россов...»
— Где патрикий Михаил? — очнулся от дум Никифор.
— Я здесь, о автократор[73]!
— Бери самую быструю кондуру[74], лучших гребцов, и не мешкая плыви к архонту россов Сфендославу, — вполголоса приказал император. Свита базилевса стояла в стороне, шагах в десяти, и не могла слышать тайного разговора.
— Скажи царю варваров, — продолжал Никифор Фока, — я не против, если он разгромит кагана Хазарии. Но... — Император мрачно уперся взглядом прямо в лицо патрикия. — За это Сфендослав должен отдать нам города Корсунь и Таматарху, если он, конечно, отвоюет их у хазар.
— Сфендослав не согласится на это, — решился ответить императору Михаил.
— Тогда скажи ему: вернусь из похода и все друнги обрушу на него!
— Варвары любят золото, — опять робко заговорил патрикий. — Блеск драгоценного металла делает их уступчивыми и добрыми.
— Золото, — усмехнулся Никифор. — Всем нужно золото. Где мне его взять, чтобы ублажить всех варваров?.. Ну хорошо, возьми с собой сколько нужно. Но за это пусть Сфендослав пришлет мне тысячу панцирных воинов. Россы мужественны и могучи. В войне с арабами я всегда держал их в передовом отряде и поражался их удивительной доблести. Эта тысяча россов заменит мне пять тысяч стратиотов. Все!
Патрикий поклонился и хотел удалиться.
— Подожди! — остановил его базилевс. — Возьми с собой царевича Василия. Пусть учится, как надо разговаривать с варварами и как отводить беду от границ империи... — Никифор Фока помолчал и закончил твердо: — Теперь и мне, и воинам моим будет во сто крат труднее в битвах за остров Крит, ибо противопоставить грозному врагу я смогу только половину своих войск: другая вынуждена идти защищать Константинополь от пацинаков. Со мной мальчику будет трудно и опасно. Кто знает, в какую сторону повернет на этот раз свое лицо бесстрастная Фортуна. Может быть, мне суждено погибнуть, но я не поверну назад своих воинов.
— Да охранит тебя спаситель наш Иисус Христос! Пусть бог осенит тебя крестом победы! Пусть сгинут на вечные времена враги Святого Креста — поганые магометане! Меч твой счастлив, о автократор! А Фортуна всегда стоит к тебе лицом!
— Иди с богом! Отврати опасность с севера, и я не забуду твоих заслуг! Поспешай, ибо промедление ведет к гибели!
Патрикий поклонился и ушел в сопровождении мальчика лет десяти, облаченного в серебряный панцирь. Это был пасынок Никифора Фоки, сын почившего в бозе императора Романа II Лакапина и ныне здравствующей императрицы Феофано... Когда-то, пленясь ее красотой, Роман Лакапин привел Феофано из грязного кабака, где она мыла посуду и подавала вино пьяным матросам, сделал царствующей супругой своей, а она отравила Порфирородного[75] императора в угоду своему любовнику Никифору... Любил ли нынешний властелин свою коварную сообщницу, трудно сказать! А вот верил ли? Скорее всего — да! и не задумался ни разу мрачный и суровый воин над тем, что предавший друга единожды обязательно сделает это и в другой раз!
Сановники не решались подойти к базилевсу без зова. А он стоял задумавшись и мрачно смотрел на свинцово-грозное море. Удивительно, но мысль, что печенегов могли перекупить арабы, так и не коснулась его.
— Друнгарий Варда Склир! — позвал император. Вперед выступил молодой воин в сверкающей броне катафракта и высоком гривастом шлеме.
— Славный Варда Склир! Я посылаю тебя к болгарскому царю Петру. Скажи ему, если он не загородит пути отхода пацинакам и не поможет Иоанну Каркуасу уничтожить их, я припомню царю и его боярам их измену! Будь тверд, доблестный Склир, как может быть тверд воин, идущий на врага!
— Я исполню твой приказ, о Царствующий! — прозвенел молодым голосом друнгарий. — Я заставлю вероломного и трусливого царя болгар исполнить твою волю! И если ты разрешишь, я возглавлю хоть один из болгарских друнгов. Грязные варвары будут уничтожены!
— Иди, мой храбрый Склир! Разрешаю быть впереди, как то подобает ромею! Верю, ты исполнишь свой долг до конца!..
А в это время сорок тысяч печенегов, оставляя за собой кровь и пепел, летели на быстрых низкорослых конях по плодородным полям Фракии. Первой на их пути встала крепость Филипполь. Кочевники погарцевали вокруг ее стен, заслонили небо стрелами, ограбили и пожгли селения вокруг и устремились дальше — на Константинополь. Гарнизон Филипполя был настолько малочислен, что побоялся не только преследовать свирепых всадников, но даже гонца послать в Адрианополь, стоявший всего лишь в двух конных переходах от столицы Византии.
Бек-ханы торопили воинов. Через три дня, на виду Константинополя, передовые отряды печенегов встретили и осыпали стрелами катафрактов Иоанна Каркуаса. Закованная в железо греческая конница опрокинула легковооруженный авангард кочевников и тот стремительно откатился к своим основным силам...
Глава третья
Грозное предупреждение
Группа блестящих всадников шагом ступала по главной улице Итиль-кела. Впереди ехал подбоченясь огромный человек со страшным бородатым лицом и светлыми навыкате глазами. Одет он был столь богато и ярко, что встречные невольно замирали в почтительном изумлении. Позолоченный островерхий шлем на голове и широкий прямой меч у пояса сразу выдавали в нем русса, причем русса знатного.
Спутники великана отличались не меньшей пышностью одежд, и посмотреть на этакое диво хазары сбежались чуть ли не со всего города.
— Это, наверное, каган Святосляб? — делились догадками зеваки.
— Смотрите, сам Ашин Летко кланяется ему!
— Конь урусского посла отстал на пять локтей. А это — дань только очень большому коназу!
— Может быть, это Свенельд-беки?
— Нет! У того шрам на правой щеке, и Свенельд-беки не так велик телом, — ответил ал-арсий, невесть как оказавшийся тут, в толпе простых людей.
— Много ты знаешь!
— Знаю! И замолчи, сын шакала и ослиного навоза! — рассердился белый воин кагана-беки и гордо приосанился, когда взгляд необычного уруса нечаянно скользнул по нему.
Принял ли величественный всадник слова ал-арсия на свой счет или его оскорбил надменный взгляд воина, но лицо великана побагровело. Русс обернулся, что-то сказал сопровождавшим его комонникам: те загрохотали смехом, оглядываясь на вооруженного хазарина. Тот схватился за рукоять кинжала...
Но внезапно в толпу врезался отряд богатуров на огромных пегих конях.
— Отступи! Дор-рогу тургудам великого кагана! Отряд окружил гостей почетной стражей. Тургуды бесцеремонно прокладывали путь через толпу жгучими ударами сыромятных бичей.
— А-а-ах! Исчадие зловонной ямы! — взвыл ал-арсий. — Как посмел ты хлестнуть меня?! Меня — богатура из тумена самого кагана-беки Асмида! — и вырвал из ножен кривую дамасскую саблю.
Один из почетных телохранителей Шад-Хазара небрежно ткнул его древком копья в грудь, и воин кагана-беки повалился в грязь на потеху зевакам.
— А еще похвалялся самому Святослябу голову срубить, недоносок! — выкрикнул из толпы высокий оборванец.
Ал-арсий, взбесясь, ринулся вслед отряду, воя от возмущения и понося царских стражей страшными
