— Они, наверное, где-нибудь недалеко. Иначе ты нашел бы их следы на дороге.
Она вышла из хижины и прислушалась.
— Может быть, они здесь поблизости и просто стоят спо койно.
И мы оба стали слушать, не донесется ли откуда-нибудь звон колокольчиков.
Итак, я стоял, напряженно прислушиваясь, Лилиан стояла, напряженно прислушиваясь, и Визи, почувствовав значительность происходящего, вылез из хижины голышом (Лилиан не успела одеть его) и тоже стал напряженно прислушиваться. Но ко локольчиков не было слышно.
— Лошади не летают, — сказал я с напускной небрежностью, стараясь скрыть свою, тревогу. — Куда бы они не отправились, они оставят следы.
С печки потянуло запахом кофе, и тут я почувствовал, как голоден.
— Поджарь-ка мне горку блинчиков, — попросил я, — дюжины две, и приготовь с полдюжины ломтей бекона. Я так голоден, что, кажется, мог бы съесть вареную крысу.
Покончив с завтраком, я снова затянул потуже поводья вокруг пояса и ринулся в лес, с тем чтобы обыскать всю округу на расстоянии мили от хижины. Уже недалеко от на меченной мною границы я, наконец, напал на следы копыт. Мне было ясно, что следы оставлены незадолго до рассвета и что лошади шли одна за другой, как это обычно бывает, когда они пускаются в дальний путь. Теперь, когда я нашел следы, нужно было умерить шаг и держаться за них с цепкостью пиявки, впившейся в тело. Если бы я их потерял, мне пришлось бы потратить не меньше, а то и больше часа, чтобы вновь их отыскать.
Лошади шли прямо на восток через чащу из толстых сосен. На этом пути они должны были неизбежно наткнуться на водную преграду реки Фрейзер, но это меня мало утешало. Для крылатого существа река находилась на расстоянии не меньше сорока миль, а для бескрылого — вдвое дальше.
Передо мной теперь был барьер из тополей вокруг какого-то озерка. Я остановился, прислушиваясь, в надежде, что лошади напились воды и теперь спокойно пасутся где-нибудь поблизости. Но ни один колокольчик не звенел на расстоянии нескольких миль. Во всяком случае ни один такой звук не доносился до меня. Я слышал лишь шелест листьев, как бы говоривший мне: «Теперь вы остались без лошадей: и ты, и твоя жена, и ребенок, которые ждут тебя в хижине. Лошади умней тебя. Такой край им не нужен».
Лошади прошли за пятьдесят ярдов от озерка и не подошли к нему напиться. Это подтвердило мои опасения: лошади ушли ночью и напились где-нибудь еще до рассвета. Теперь они могли обойтись без воды, и лишь всевышний знал, где они находятся, а он это мне не открывал.
Я оторвался от следов, углубился в гущу тополей и обошел вокруг пруда, внимательно осматривая его рыхлый берег. Следов лошадей не было, но зато там на сырой почве были другие следы — раздвоенных копыт. Сначала мне показалось, что за час до меня туда приходило на водопой не меньше полдюжины оленей. Но потом я увидел, что это были следы одного оленя, к тому же самца. По моим предположениям, ему было три-четыре года. Возможно, что пастбище этого оленя находилось в близ лежащем лесу, и он приходил сюда два-три раза в день на водопой. Я наморщил брови, раздумывая, сумею ли снова найти дорогу к пруду. Отложив помыслы об олене на будущее, я снова углубился в лес и снова сосредоточил все свое внимание на следах лошадиных копыт.
Около мили восточнее пруда эти следы слегка отклонились на юго-запад, а затем, милю спустя, пошли прямо на юг. Теперь я убедился, что лошади хотят добраться до открытой местности и в конце концов придут туда, если я не поймаю их.
В старом сосновом бору, густо заросшем травой, я мог идти быстро, со скоростью почти трех миль в час. Примятая трава служила мне достаточным ориентиром. Но в чаще осин или в молодом сосняке я с трудом обнаруживал следы на песчаной почве. Здесь мне приходилось идти медленно, чтобы не упустить их из виду.
Как далеко я был теперь от дома? Не просто было ответить на этот вопрос. Но положение солнца, склонявшегося к западу, подсказало мне, что я ушел от хижины миль на двенадцать. А что теперь с Лилиан и Визи? Ну, Визи был еще слишком мал, чтобы думать об удравших лошадях и о том, вернется ли его отец или бесследно пропадет в лесу во время погони за этими лошадьми. Не так обстояло дело с Лилиан. Эта женщина прек расно понимала, какой коварной может быть бескрайняя чаща. Она знала, как легко после заката, когда ночь изменит все очертания, сбиться с пути и начать кружить в поисках верного направления, не отличая восток от запада, север от юга и уже не думая об этом.
Человек, который сбился с пути в лесной чаще и все больше и больше теряет ориентацию, легко переходит грань между трезвой рассудительностью и лихорадочной паникой. Обезумев, мечется он по лесу, спотыкается о кучи бурелома, падает и, поднявшись, снова спешит вперед, уже не думая о верном направлении, и наконец, когда физическое и умственное напряже ние доходит до предела, он останавливается, не в силах сделать ни шагу.
Лилиан знала об этом, и на закате она будет стоять у двери хижины, стоять очень тихо, напряженно прислушиваясь, не доно сится ли звон колокольчика, не хрустнет ли ветка у меня под ногами, не слышно ли, как я споткнулся о свалившееся дерево. И надолго запомнится ей этот тревожный вечер.
Я споткнулся об усеянную камнями кочку, перелетел через нее и, встав на ноги, застыл на месте при виде большого черного силуэта между соснами в пятидесяти ярдах от меня. Одна из наших лошадей была темно-коричневой, почти черной, и существо между елками тоже было черным и размером походило на наших лошадей.
— Вот они! — закричал я с облегчением.
Но это оказалась вовсе не лошадь, а лишь старая лосиха без детеныша. Лосиха простояла целых десять секунд, затем отвернулась от меня, пригнула уши и пустилась наутек между елками; и лишь по стуку ее копыт о валежник я мог судить, куда она умчалась.
Солнце уже садилось, когда я, наконец, услышал отдален ный звон колокольчиков. Я остановился и прислушался, чтобы убедиться, что лесная чаща не морочит меня, что это не «звоночек» какой-нибудь летяги[12]. Иногда резкий писк летяги звучит, как отдаленный звон колокольчика.
Убедившись, что это действительно колокольчики лошадей, я пустился бежать. Лошади вышли на небольшой лужок пощипать травы. При моем приближении они подняли головы и тут же опустили их, узнав меня. Одна из лошадей порвала веревку, которой была стреножена. Это, несомненно, был вожак; он и увел так далеко лошадей. Растреножив одну лошадь, я связал веревки в длинную полосу и обвязал ее конец вокруг шеи жи вотного. Затем я поймал трех оставшихся коней, привязал голову одного к хвосту другого и всю получившуюся привязь — к хвосту третьего, на котором я собирался ехать. Я вскочил на неоседланную лошадь и взглянул на последние отблески уже скрывшегося солнца. До полной темноты оставалось не больше часа и я погнал лошадей быстрой рысью на северо-запад, рассчитывая, что это направление рано или поздно приведет меня к ручью.
Было темно, как в преисподней, когда я подъехал к хижине. Визи спал уже не меньше трех часов, а Лилиан стояла в нескольких ярдах от хижины. Я соскользнул с лошади почти у ее ног и слышал, как она прошептала:
— Слава богу, ты вернулся.
— Ты ведь не беспокоилась, не так ли? — посмеивался я, обнимая и целуя ее.
И если когда-нибудь мужчина и женщина имеют право поцеловаться, то именно в такой момент.
— Немного беспокоилась, — призналась Лилиан.
— Не о чем было беспокоиться. Я просто ознакомился со здешними лесами. И к тому же нашел водоем, — и затем, уже более серьезно, добавил, — будь хоть потоп, а завтра утром мы во что бы то ни стало начнем ставить ограду.
Вскоре после этого решилась проблема пастбища для лошадей. В двухстах ярдах от хижины ручей впадал в озеро размером в двести акров. В конце озера еще сохранились развалины бобровой плотины. На несколько ярдов ниже ручей, прорвавшийся через плотину, встречал на своем пути еще одно озеро, носившее название Мелдрам. Это озеро тянется с севера на юг, но в полумиле от места впадения ручья делает отчетливый поворот к востоку. Мы построили деревянную ограду от ближайшего к нашему дому озера до изгиба озера Мелдрам и таким образом отгородили полтораста акров хорошего пастбища для коней. И это было сделано из-за жизненной необходимости, а не в силу каких-либо юридических прав, о которых мы и не помышляли. Теперь эта ограда стоит уже двадцать семь лет, и наши лошади пасутся там в летнее время. С появлением ограды отпала необходимость треножить лошадей. Мы отпускали их свободно
