выпуская сабли, упала лицом вниз. В спине у нее торчал кинжал, а над ней стояла Беата.
— Вот чертова татарка! — только и сказал Василий, зажимая рану рукой, из-под которой сочилась кровь. — Если бы не ты, то порубала бы она меня, как капусту.
— Она не татарка — она жрица племени тавров. У меня случайно оказалась золотая маска богини Девы из их храма, когда я скрывалась от турок и татар. Она разыскивала меня, чтобы вернуть маску в храм.
— Может, следовало бы ей маску отдать? Хотя жаль — столько золота! — засомневался Василий, который, как и большинство христиан на Руси, признавал многие языческие обычаи. Посмотрев на тело убитой девушки, он заметил: — Впрочем, ей теперь уже все равно.
— Дело не в золоте, из которого сделана маска, — возразила Беата. — Она бы меня все равно не оставила живой. А маска Девы… — Она замолкла и, решившись, сказала: — Она живая! Ее невозможно любить, но невозможно с ней расстаться. В ней скрыта страшная сила, которую ощущаешь, когда ее надеваешь, и от этого становится жутко, словно превращаешься в ее раба. Я чувствую, что мне удалось пережить многие опасности только из-за того, что она всегда была со мной. Благодаря ей ты решил меня спасти, хотя на корабле не обращал на меня особого внимания, благодаря ей словно ослепли воины князя Иоанна, когда мы бежали из Новгорода, — ведь только нам удалось тогда бежать? Благодаря ей мы проделали весь тяжкий путь, подвергаясь смертельной опасности, и остались целы. Если бы Мара не разыскала меня, мы бы с тобой не встретились здесь, а я в караване невольников следовала бы в Кафу. Но Мара нашла меня среди тысяч невольников и этим помогла нам, и все это лишь благодаря маске. Вот посмотри, какая она красивая.
Беата достала из-под одежды золотую маску, которую все это время прятала на себе, и почему-то никому в голову не пришло ее обыскать, словно маска оберегала ее от чужих прикосновений. Она надела маску, и на Василия уставилось золотое чудовище в виде отвратительной бабы с неестественно большими грудями и конечностями-щупальцами. Он посмотрел на свою жену с некоторым страхом, не узнавая ее. «Вот разговорилась обычная молчунья! Нужно избавиться от этого языческого лика — к добру эта маска не приведет». Василий вспомнил, что в детстве видел, как сварили в чане со смолой колдуна, который насылал на людей мор, проклинал их. А женщин-ведьм, обвиненных в колдовстве, топили. Помнил, как одна молодуха плавала в проруби, в ледяной воде, никак не тонула. Убедившись в ее колдовской силе, вытащили молодуху и сожгли… Да и сейчас время неспокойное — вот из Новгорода пришли известия, что там сожгли в клетке на костре духовенство, обвиненное в ереси жидовствующей[20] , в увлечении магией и алхимией. А если кто услышит разговоры, которые ведет Прасковья, то ей несдобровать.
Во дворе заржали кони, чувствуя приближение огня, который постепенно надвигался с Подола и уже достиг начала Боричева узвоза. Возвращаться тем путем, каким явились сюда Мара и Беата, было опасно, решили уходить через урочище Гончары, наименее заселенное и пока не тронутое огнем. С сожалением отпустили коней, дав им свободу — авось избегут огненной ловушки, а сами стали карабкаться по крутым склонам Замковой горы, перебираясь в небольшое поселение гончаров, где пожара все еще не было.
Вышли к замерзшему Днепру и там-то решили переночевать, не рискнули переходить его ночью, так как на середине из-за быстрого течения попадались промоины-ловушки, поджидавшие неосторожного путника. Василий наломал сучьев и разжег костер.
— Мне это напоминает нашу первую ночевку после бегства из Новгорода, — произнес Василий, пытаясь справиться с раздражением, переполнявшим его.
«Какие еще сюрпризы из прежней жизни может преподнести мне женушка-молчунья?» — думал он. Полученная рана давала о себе знать, пекла огнем, и это не улучшало настроения.
Беата молча покачала головой и показала в сторону города, на ночное небо, освещенное пожаром. Затем подбросила новую порцию еловых веток, и пламя взметнулось вверх, шишки затрещали в костре. Василий недовольно поморщился.
— Ты помногу не бросай — дров не хватит до утра. Я, наверное, не засну, буду поддерживать огонь — рана не дает спокойствия.
— Пожалуй, я тоже не засну, — сказала Беата, вспомнив, как они обнаженными провели морозную ночь, прижавшись друг к другу, укрытые одеждой, грея друг друга теплом своих тел и любовью.
Да, тогда ей показалось, что она по-настоящему любит Василия, а сейчас она в этом уже не была уверена. Что-то в ней изменилось, она не понимала что — может, страшные события этого дня как-то повлияли на нее?
— Покажи мне маску! — потребовал Василий.
Беата подчинилась, вытащила из-под одежды золотую маску и передала ему. Тот некоторое время молча рассматривал ужасный лик древнего идола.
— Надо избавиться от нее, иначе нам добра не будет. Все, что ты придумала, будто она тебя сохраняла, — это от беса. Это лик дьявола, и его надо уничтожить, а золото нам пригодится. Как думаешь, пламени костра достаточно, чтобы расплавить ее? — И он бросил маску в костер раньше, чем она смогла ему помешать.
Беата, не раздумывая, схватила сучковатую палку, ожидающую своей участи быть сожженной, разгребла горящие дрова и достала маску. Она оказалась неповрежденной, лишь немного запачкалась, и Беата бережно протерла ее. Василий недовольно следил за ее действиями.
— У нас на Руси жены неукоснительно выполняют то, что решает муж! Придем в посад, там я обязательно этого ирода расплавлю! А золото нам пригодится. Тяжело нам будет — Киев обезлюдел, не один год пройдет, пока он наберет силу. Теперь, чтобы торговать, нам надо будет ехать значительно дальше. Ничего — мне не привыкать начинать все заново.
Беата спрятала золотую маску под одежду. Василий зло рассмеялся:
— Ты ее куда хошь засунь, а если я сказал, что расплавлю, то так и будет. Нечего этому идолу-бабе на свет белый зыркать. А хочешь, я мастера найду, отольет он тебе из золота украшения разные? Хотя от бесовского золота добра не жди. Молчишь, обиду затаила? Запомни: на обиженных воду возят!
Беата легла возле костра на подготовленное ложе из еловых веток и закрыла глаза. Василий сидел рядом, прислонившись спиной к дереву, обдумывая предстоящие дела. У него осталось серебро, которое дал ему покойный Киракос за спасение семьи, и он решил: половину потратит на дела богоугодные, не один раз помянет Киракоса и всю его родню — жаль, не знает, как звали всех членов его рода, истребленного татарами. Срубит церквушку у себя на посаде — часовенка уже стоит, — священника пригласит, глядишь, и населения прибавится. Здесь больше вольности, чем на земле московской, — там разрешено переходить лишь на Юрьев день, а здесь — когда пожелаешь. А о нем молва хорошая идет в этом крае — народ к нему потянется. С простыми людьми проблем не будет — мастеров бы умелых побольше найти. И золотишко из маски будет кстати! Много дел он задумал свершить, и все они требуют средств. Василий незаметно для себя задремал.
Проснулся от холода — костер начал затухать. Последнее, что он успел увидеть, — золотого ирода, отблескивающего в свете костра, занесшего над ним руку с кинжалом.
«Да это же…» — пронзила мысль за мгновение до того, как кинжал вошел в сердце.
Рассвет застал Беату рыдающей, стоящей на коленях перед телом мертвого Василия, уже окоченевшего. В пяти шагах от нее валялась золотая маска. Она не помнила, как все это произошло, пришла в себя с окровавленными руками, с золотой маской на лице, возле тела убитого ею мужа. Беата с отвращением сорвала маску и отбросила подальше, но уже ничего не могла изменить — не повернуть время вспять. Она попыталась выкопать кинжалом могилу, но замерзшая земля не поддавалась. Единственное, что она смогла сделать, — это прикрыть ветками тело, а сверху набросала снега.
Беата решила попроситься в ближайший католический монастырь послушницей, чтобы в дальнейшем принять постриг, стать монахиней, но прежде направилась в выстроенный Василием посад, взяла людей и вернулась за телом мужа. Дикие звери все же добрались до спрятанного тела и сильно его изуродовали. На ночь тело оставили в недавно срубленной часовенке — мог ли догадываться Василий, когда задумывал ее поставить, что для себя старается?
Беата послала в разные концы посыльных со строгим наказом найти священника, пообещав за это щедрую награду, — ведь не могли же все сгинуть от басурман?! На себя наложила добровольное наказание — находиться у гроба мужа до тех пор, пока не приведут священника, сколько бы для этого не
