отведавший по обычаю вкус крови первого убитого врага, — был рожден от дочери фракийского царя Тереса I, а матерью младшего сына — Орика, восьми лет от роду, — была юная царица Опия из знатного паралатского рода.
Орик в силу своего малолетства не мог быть царем скифов, но и старший Скил, несмотря на проявленную им отвагу в боях, не устраивал сколотов — сын невольницы, к тому же свободно разговаривающий на языке эллинов. Большинство родов было за то, чтобы объявить царем Октамасада, особенно этого добивались безбородые, женоподобные жрецы-энареи. Главный жрец, энарей Матасий, даже пророчествовал, что царствование Октамасада принесет многие блага народу сколотов, но тут вмешался старейший жрец Кадукай, несмотря на преклонный возраст и болезни пришедший на собрание старейшин родов.
— Воля царя священна, а царь Ариапиф сумел передать нам свою последнюю волю — кого следует почитать вслед за ним верховным царем, — произнес старец дрожащим голосом, с трудом удерживаясь на больных ногах. Он показал золотой перстень. — Этот перстень своего отца, царя Аргота, вместе с царской властью передал Иданфирс своему сыну, в подтверждение этого раб-эллин начертал внутри его имя — Ариапиф.
— Да, так и было! — закивали старейшины.
— Видно, боги сообщили царю Ариапифу о недолговечности его пребывания в этом мире, и он заранее начертал внутри этого перстня имя будущего царя. Услышьте это имя!
Энарей Матасий протянул руку, но старый жрец передал перстень жрецу Локанту.
— Аргот! Ариапиф! — громко прочитал жрец первые надписи, а затем тише: — Скил!
Несмотря на бурные протесты энарея Матасия и его сторонников, авторитет жреца Кадукая, предсказавшего поражение персидскому войску, победил, и царем сколотов провозгласили Скила.
— Я благодарен богам и тебе, мудрый жрец Кадукай, за то, что стал царем. — Скил склонил голову перед старцем.
— Ты еще не всех поблагодарил, царь Скил, — усмехнулся старый жрец. — Ведь этот перстень не с неба свалился, а имел земной путь… Ты должен жениться на жене своего отца — Опии, матери Орика. Мне было видение: благополучие твоего царствования связано с этой женщиной. Всегда помни это!
Скил понял, кто передал этот перстень Кадукаю. После избрания его верховным царем он тайком пришел в кибитку Опии и спросил, чем может отблагодарить ее за оказанную помощь. Верховный жрец Кадукай сказал, что он должен взять ее в жены, но согласна ли она? Опия не замедлила с ответом:
— Таков наш древний обычай — в случае смерти старшего брата его брат берет в жены его жену. Я не мать тебе, а ты мне — не сын. Я согласна, но при одном условии: что ты ответишь добром на добро, которое сделала тебе я.
— Я слушаю тебя. — Скила переполняла радость оттого, что он стал верховным царем, и он был готов на все.
— Поклянись именем Табити, хранительницы домашнего очага, что царицей буду только я. Ты можешь иметь сколько угодно невольниц и даже жен, но царицей, до своей смерти, должна оставаться я.
— Клянусь змееногой Табити, громовержцем Папаем, богом войны Ареем, что царицей будешь только ты, — сгоряча поклялся Скил, пожирая женщину взглядом.
В его глазах Опия была подарком небес — прекрасна собой, обладает нежной кожей, гибкая и грациозная, и к тому же очень умна. Скил знал, что трагической ошибкой его отца было то, что он не прислушался к ее предостережениям в отношении Спаргапифа.
На протяжении долгого времени Опия была советчицей Скила, и часто он благодарил богов за то, что она находится рядом. Она чутко реагировала на настроения среди влиятельных номадов — глав родов, которым не нравилось то, что все более усиливается власть царя. Прислушиваясь к ее советам, ему удалось вместо строптивых Сагилла и Напа, стремящихся к возвращению старых времен, когда не было верховенства царя паралатов, сделать царями своих братьев — Октамасада и Орика.
Появление Ириды в жизни Скила Опия сначала почувствовала, а лишь затем узнала правду.
— Скажи мне, царь Скил, — стала она допытываться у него, — разве дочь архонта Ольвии согласна быть у тебя простой наложницей? Не забыл ли ты о клятве, данной мне, что другой царицы у сколотов не будет?
— Я помню о клятве, — нахмурился Скил. — Пока ты жива — ты единственная царица!
Его ответ прозвучал как предупреждение, и она это поняла. С тех пор старалась не видеться со Скилом, пока он сам не изъявлял такого желания, а это случалось весьма редко.
Опия была старше его на семь зим. За одиннадцать последних зим кожа ее потеряла прежнюю упругость, щеки поблекли, и он совсем перестал навещать ее ночами.
До него дошли слухи, что она часто беседует с верховным жрецом Матасием, его давним и могущественным врагом. Примирить двух заклятых врагов могло лишь одно: ненависть к нему, верховному царю. Опия была права — Ирида все настойчивее требовала, чтобы он сделал ее царицей, а это означало, что прежняя царица должна умереть. Но Скил никак не мог решиться на это, помня слова Кадукая: «… благополучие твоего царствования связано с этой женщиной».
Опия встретила царя в большом шатре, разбитом перед ее шестиколесной кибиткой. Пол устилали толстые шерстяные ковры, в ворс которых нога погружалась чуть ли не по щиколотку, а стены были обтянуты цветными расписными тканями. Горящая масляная лампа не давала достаточно освещения, и в шатре все казалось окутанным легкой дымкой. Царица была одета в платье-халат с длинными рукавами, расшитое золотом, на голове кожаный колпак с золотым навершием и подвесками, сзади почти до пояса ниспадала накидка, а шею украшали крупные бусы из зеленого шлифованного камня.
В полумраке она выглядела прежней, как одиннадцать зим назад, стройной и красивой; дневной свет был ее врагом, так как показывал, что время не пощадило ее.
— Мой повелитель, я рада, что ты навестил меня! — защебетала она и хлопнула в ладоши.
Из-за занавеси, скрывающей дальнюю часть шатра, выбежала невольница, закутанная в одежды с ног до головы, так что нельзя было определить, молода она или стара, и пала на колени.
— Принеси царю бузат! — приказала Опия и посмотрела на пояс мужа, где висел обрамленный в золото и кожу кубок, сделанный из черепа первого убитого им врага, когда Скилу было всего четырнадцать лет. — Скоро у тебя будет новый кубок — череп Спаргапифа достоин этого.
— Он был сильным врагом и достоин такой чести, но не пристало воину для кубка брать череп зарезанного на жертвеннике. У меня пока не будет нового кубка.
— Ты, как всегда, прав, царь Скил.
Невольница вошла в шатер с кувшином-ойнохоя с расписными боками и выжидающе застыла у входа.
— Я не хочу пить. Отошли ее прочь, — приказал Скил.
С недавних пор он остерегался принимать еду и пищу у Опии. Не то чтобы он подозревал, что царица способна причинить ему зло, но ее сближение с Матасием было непонятно и настораживало. Хорошо, что теперь жрец мертв и больше в царстве сколотов у него нет другого такого опасного врага. Царица хлопнула в ладоши, и невольница спряталась за занавеской.
— Может, ты хочешь выпить вина? Я прикажу принести кратер[15] .
— Вина я тоже не хочу.
— Как тебе будет угодно, повелитель. В честь твоей победы я приготовила тебе подарок. Негоже тебе, как простому кочевнику, подвязывать волосы кожаным ремешком. — Царица два раза хлопнула в ладоши, и вновь появилась невольница, неся на подносе золотой обруч.
— У меня не настолько длинная шея, чтобы носить две гривны, — рассмеялся Скил.
— Это не гривна. Персы называют ее диадемой. Их царь носит на голове тиару — знак царского достоинства, показывающий его превосходство над другими персами. Посмотри на диадему внимательно.
Подобно гривне, золотой обруч не был цельным и заканчивался застежками в виде грифонов. Но в отличие от гривны, он был плоским, и посередине имелась каплевидная пластинка, на которой была
