Интересно, кому так необходимо знать, что эту, на первый взгляд обыкновенную баню посещают посторонние лица? Покойной это должно быть сейчас безразлично, а вот кому из ныне живущих любопытно?
Память послушно возвратила его в день похорон, когда он неподалеку отсюда прятался после ночного инцидента с ведром, но упорно отказывалась прояснить такие мелочи, как был ли этот замок на дверях бани. Вдруг отчетливо вспомнил: да, был, но только другой, более массивный, а не этот — игрушка для школьника. Замок был простой, символический и никак не вязался с мощными петлями, в которые был продет, да и дверь выглядела не хлипкой, словно в самом деле скрывала от посторонних глаз что-то очень важное. От первоначального плана вырвать монтировкой петли из двери Глеб отказался из-за их неприступного внешнего вида. Глеб вернулся к машине и после недолгих поисков в багажнике обнаружил среди инструментов гвоздь, неизвестно каким образом попавший сюда. Вспомнил безоблачное детство и подобный замок на черном ходе в подъезд, прозванный в те далекие советские времена «замком от честных». Поковырялся в нем гвоздем, и тот после минутного сопротивления поддался его усилиям. Не без внутреннего трепета приоткрыл дверь и попал в небольшой предбанник.
Стены, обшитые вагонкой, деревянные лавки и крючки для одежды. В углу металлическая печь, точнее ее топка, поддувало. Ничего удивительного. За два года теща ни разу не предложила ему попариться, и Оля тоже, словно и не было этой бани. Это казалось ему немного странным, но и только. Увидев два выключателя, щелкнул ими, и вверху загорелась тусклая лампочка, одетая в герметичный плафон с металлической оплеткой.
Он открыл деревянную дверь, ведущую в саму парилку, и шагнул через порог. Вверху висел такой же плафон, как и в предбаннике, но выкрашенный красной краской, и от этого все вокруг было залито алым светом. Деревянные стены и потолок были задрапированы простынями. На потолке — картонная шестиугольная звезда, оклеенная золотой фольгой. В глубине, у противоположной стены, стоял стол, также задрапированный материей. Возле него — большая тумба, сверху покрытая стеклом с каким-то изображением. Подойдя поближе, он увидел, что это пентаграмма и вырезана она из чего-то, на ощупь напоминающего кожу. «Уж не человеческая ли послужила исходным материалом?» — похолодело внутри. Вокруг пентаграммы, на ее оконечностях, расположились семь маленьких металлических кубиков с гранью не более одного сантиметра.
По четырем углам тумбочки были прикреплены: в правом дальнем — толстая оплывшая свеча на бронзовом блюдечке, в левом дальнем — что-то вроде маленького детского подносика, но тоже из бронзы, в ближнем левом — металлическая баночка с белым порошком, напоминающим соль, и справа — металлический бочонок с прозрачной жидкостью. Над тумбочкой висело металлическое вогнутое зеркало в черной оправе. Глеб наклонился и открыл тумбочку. Внутри она была оклеена золотой фольгой, а на единственной полочке лежал тяжелый нож, больше напоминающий кинжал, и стояли две глиняные чаши. Глеб взял нож и залюбовался инкрустированной ручкой. Потрогал лезвие — очень острое. Перехватил нож за лезвие и бросил в дверь. Нож ударился рукояткой о дверь, отлетел назад и упал ему под ноги. Глеб со злостью отфутболил его к двери.
Посредине комнаты были начертаны черной краской три концентрических круга. В центре их находилась шестиконечная звезда с непонятными надписями возле двух противоположных лучей.
Вдруг его словно изнутри что-то толкнуло, и он снова открыл тумбочку и более внимательно обследовал полочку. Он не ошибся: под глиняной чашей обнаружился небольшой плотный белый прямоугольник — фотография! Перевернул ее — а на ней Ольга! Вот она стоит в летнем платье среди зарослей сирени в Ботаническом саду. Эту фотографию он множество раз видел в доме у тещи за стеклом серванта, только теперь на фото произошли заметные изменения — на месте глаз у Ольги были небольшие дырочки и такая же на груди. Вспомнил про описанную в записке Степана фигурку и что с ним происходило, когда колдунья колола ее иголкой. Неожиданно память, обострившаяся в этой жуткой обстановке, стала воспроизводить давно прочитанное, воспринятое как курьез и забытое как ненужное, а сейчас всплывшее на поверхность сознания.
«В глиняные фигурки врагов вмешивали кусочки одежды, волосы, капли крови, все, что могли достать из принадлежавшего тому человеку. Затем колдуны, шаманы протыкали фигурку иголками, гвоздями, резали стеклом, клали в ручей, чтобы она размылась, веря в то, что так тело врага иссохнет и будет похищено смертью». Глебу стало жарко от этих воспоминаний.
Фотография — это застывший слепок человека. Церковь долгое время была против фотографирования людей, считая, что это может принести вред. Тот, кто берет лицо, фотографию, тот берет и душу! Выходит, Маня похитила фотографию Ольги, чтобы сжить ее со свету! Манипуляции с фотографией это доказывают!
Что делать? Обратиться в милицию, чтобы там высмеяли его? Только зря потеряет время, а потом, может, будет уже поздно. Когда на одной чаше весов жизни Ольги, Степана и, возможно, его собственная, а на другой — только проклятой колдуньи, неужели он еще будет сомневаться?
Противный голосок внутри снова завел свою песнь: неужели ты, образованный человек, кандидат наук, психолог, веришь в эту чушь про колдунов, магию, живых мертвецов и прочую дребедень? На пороге третье тысячелетие, а ты погряз в суевериях, которые толкают тебя на преступление!
«Да, да! Я в это верю. Я видел воочию призрак умершего человека, со мной творилось непостижимое и необъяснимое. Я слышу по ночам голос мертвеца — все это факты! Какие еще доказательства требуются? Дождаться смерти Ольги и снова подвергнуть все это сомнению? Нет, сейчас идет война. Дьявольская, хитрая, не доступная пониманию, и я как мужчина должен принять вызов и бороться, чтобы победить. И на этом пути меня ничто не должно остановить. Это не подвластно разуму? Прекрасно! Отныне я не буду прислушиваться к нему, а буду действовать, как подсказывают интуиция и чувства!» Внутри Глеба все кричало, требовало выхода.
В ярости он начал срывать простыни, оголяя деревянные стены, разбрасывал и крушил все колдовские принадлежности, сорвал золотую звезду с потолка и порвал ее в клочья. Опрокинул тумбочку, и глиняные чаши, упав, разбились. Ему этого показалось мало, и он начал толочь их ногами на мелкие кусочки. Без особого успеха потоптался по бронзовым подсвечникам, металлическим мисочкам, а они словно насмехались над его жалкими потугами и кичились собственной неуязвимостью. Только тут он заметил выпавший из-за тумбочки пакет, обернутый золотой фольгой. Нетерпеливо размотал и увидел множество фотографий — мужчин, женщин, детей. Единственное, что их роднило, — это маленькие аккуратные дырочки, но на каждой фотографии в определенном месте. С удивлением и ужасом нашел свою, Степана, Васи, соседа, живущего напротив, и даже покойного отца. Только у отца, как и у Оли, были дырочки на месте глаз и сердца, а у него, Степана и Васи лишь по одной дырочке в области сердца.
— Я тебе сделаю! — буркнул Глеб, щелкнул зажигалкой и поджег простыни.
Пламя вначале лениво, а потом все яростнее стало пожирать все вокруг. Помещение наполнилось удушливым дымом. Откинув от себя горящую зажигалку и подняв лежащий возле порога нож, он выскочил во двор и побежал к дому Мани.
Ее он увидел стоящей возле двери дома. По всей видимости, она собиралась уходить — держала в руках навесной замок с ключом в нем.
— Быстро же ты, — улыбнулась она, — я тебя ждала только завтра.
— Это хорошо, что не ждала — не успела приготовиться! — сказал Глеб, подойдя к ней вплотную.
Ее глаза, встретив его взгляд, округлились. Распахнув дверь, он швырнул Маню внутрь — она ударилась о стол, опрокинула его и сама оказалась на полу. Юбка задралась, оголив ее полные ноги в теплых чулках, что еще больше взбесило Глеба.
— Что, старуха, это твое любимое занятие — раздвигать ножки? — заорал он. — Где Степан? Куда ты его спрятала? — Он заглянул в маленькую комнату, но там никого не обнаружил. — Или ты им уже набила, нашинковав, бочку в подвале? Мясца сладенького захотелось? — кричал он вне себя от ярости.
— Что ты городишь? Какой Степан? — защищаясь, она надела на лицо маску недоумения, пытаясь ввести его в заблуждение.
— Вот этот! — Он припечатал фотографию к ее лбу, она вскрикнула от боли и откинулась на спину.
— Что вы себе позволяете! — зло бросила она.
