— Не понимаю, о чем ты? — удивился Глеб, с ужасом ожидая позорного разоблачения в связи с Маней и виновато пряча глаза.
«Чем черт не шутит, может, чудесный дар ее матери передался и ей?» — подумал он.
— Это до какого состояния надо было упиться, чтобы в такой день выйти вечером во двор в одних трусах, в невменяемом состоянии! Даже язык не поворачивается сказать, что ты сделал. — Последовала глубокая пауза. — Ну так вот: ты помочился в ведро, в котором соседка, за неимением корзины, принесла продукты… Хорошо, что оно было уже пустое. Я от тебя такого не ожидала. Ну, приходил, бывало, выпивши, но в таком состоянии… — Оля замотала головой, словно пыталась отогнать вчерашние воспоминания.
У Глеба сердце оборвалось и стало холодно в груди. Относительно спокойный тон Оли его лишь еще больше испугал — лучше бы она на него накричала, даже стукнула, он бы стерпел, а этот тон означал, что разборки будут потом, и серьезные.
— Ты мне не поверишь… — начал оправдываться Глеб, но она его резко оборвала:
— Я верю собственным глазам. Где ты вчера так набрался? У тебя же здесь вроде дружков нет, да ты никогда и не стремился приезжать в село к матери. Боялся ее, как черт ладана, — она говорила уже раздраженно.
— Да я выпил вчера у Мани всего три стопки водки, будь они неладны.
— У кого, у кого? — Глаза Оли сузились от злости.
— У Мани. Она сказала, что ты сама определила меня к ней на ночь, чтобы я под ногами не болтался, — жалобно сообщил Глеб.
— Мне вчера было не до тебя! Извини, но у меня умерла мама, если ты этого еще не понял, — ледяным тоном произнесла она. — Я думала, что ты сам определишься, где ночевать, а если бы последнюю ночь провел, как положено, с мамой и со мной, то тебя бы не убавилось. Ладно, после разберемся, что и как. — У Глеба екнуло сердце. — Единственное запомни: Маня последний человек, через кого я стала бы тебе что-либо передавать!
— Извини, Олечка, ведь я ничего этого не знал, — заскулил Глеб.
— А тебе и не надо. Ладно, хватит. Занимайся делами. Подойдешь к бабе Марусе — вон она стоит с палкой — узнаешь, куда надо ехать и что делать. Со двора — никуда, только по поручениям!
— Хорошо, Олечка. Бегу.
— Постой, — она бросила испытующий взгляд на Глеба. — Если она будет тебя соблазнять, вспомни хотя бы, что ей через два года шестьдесят, она ровесница твоей покойной матери.
— Баба Маруся нимфоманка? А на вид я дал бы ей все семьдесят! — Глеб усмехнулся.
— Не она, а Маня. Ей пятьдесят восемь годков в июле стукнуло, — со злостью сказала Ольга и, круто развернувшись, вошла в дом.
Неожиданно Глеба стало тошнить, и он побежал за дом, где находилась деревянная уборная.
Глава 3
К часу дня все приготовления к похоронам были закончены. Во двор занесли хоругви и мощные деревянные носилки с ручками по бокам, которые украсили цветами, лентами и платками — на них должны были нести гроб. Кладбище находилось недалеко, и к нему предполагалось идти пешком.
Баба Маруся нашла Глеба на огороде, возле старого высохшего колодца, напротив бани. Он сидел на начавшем осыпаться бетонном кольце и от нечего делать смотрел вверх. По серому небу медленно проплывали тяжелые черные тучи, словно вражеские бомбардировщики, выискивающие цель на земле, чтобы извергнуть свой боезапас. Он жаждал этого дождя, будто тот мог смыть свинцово-мышьячный осадок, оставшийся у него на душе после разговора с Олей. Ему стало казаться, что люди пришли сюда не столько отдать последние почести покойнице, сколько поглазеть на него.
«Вон тот белобрысый длинноносый приехал из столицы и нажрался до чертиков, а после голышом ходил по селу, никого не видя, и даже…» — дальше только шепот и сдержанное хихиканье чудились ему в каждом шорохе и звуке человеческого голоса. Поэтому, выбрав момент, он сбежал сюда, на огород, чтобы не вздрагивать, почувствовав на себе чей-то любопытный взгляд, и все время не краснеть. Недаром утверждает старинная пословица — на воре и шапка горит! Если бы не слова Оли, он бы до сих пор считал, что ночные события были только сном, настолько нереальными они казались ему днем. Он снова перевел взгляд на грозное небо и решил все послать к черту. Холод, постепенно сковывающий его тело, был приятен, как бы отдалял его от недавних неприятных событий.
Бревенчатая баня с вечно закрытой дверью чем-то манила его, словно в ней скрывалась тайна, способная пролить свет на те события, которые произошли с ним ночью. Он вспомнил, что, сколько раз сюда ни приезжал, всегда видел на двери бани мощный замок. Его робкие намеки, дескать, неплохо было бы попариться, теща пропускала мимо ушей, лишь один раз она вскользь пояснила, что в бане свалены горы непотребного хлама.
«Эх, если бы сейчас я мог попариться, сбросить с себя все эти отрицательные эмоции, тогда и чужие взгляды не липли бы ко мне, — подумал он с тоской. — Толку от холодной бани как от козла молока. А жаль».
— Вот куда ты забрался! — задыхаясь, воскликнула баба Маруся у него за спиной.
Он даже вздрогнул от неожиданности и сразу почувствовал, насколько замерз. Поднялся, и оказалось, что он на две головы выше маленькой старушки.
«Чего ее сюда принесло? Может, и она будет мне выговаривать за ночные события?» — подумал он.
— Батюшки до сих пор нет, а похоронить Ульяну надо до захода солнца. Наверное, поезжай к нему домой и привези его сюда. Вчера вечером его предупредила Дуняша. Иль случилось чего — может, он захворал? У тебя автомобиль, быстро смотаешься туда и обратно, — озабоченно говорила баба Маруся.
— Я не знаю, где он живет. Пусть кто-нибудь покажет.
— Да тут недалече. Мимо дома Бондаря, там повернуть, проехать до Дмитренков, а там в провулочек, к ставку. Это напротив кладбища, только с другой стороны.
— Я никого здесь не знаю и совсем не ориентируюсь. Буду блуждать неизвестно сколько. — Глеб отрицательно замотал головой.
— Ладно, идем. Сейчас определю тебе попутчика.
Они медленно прошли по чисто убранному огороду. Можно было подумать, что хозяйка знала собственную судьбу и поторопилась все убрать, чтобы не добавлять хлопот наследникам и соседям. Когда они подошли к калитке, ведущей во двор, баба Маруся крикнула:
— Манька! Поди сюда, быстро!
Глеб готов был провалиться сквозь землю. Про себя шептал, словно заклятие: «Только бы не она! Только бы не она!»
— Манька, надо съездить к батюшке, а то он припаздывает. Глебушка не знает дороги, поедешь с ним. На автомобиле. — Баба Маруся одновременно говорила тоном приказным и вопросительным. Сказано было так, что вот надо, и все, и в то же время слышалось: а вот можешь ли ты?
— Отчего не съездить, съезжу. Вы не против, Глеб? — спокойно спросила Маня и посмотрела ему прямо в глаза.
Он сразу опустил взгляд. На старуху она совсем не была похожа, ощущалось в ней что-то неспокойно-манящее. Отказаться неудобно, он не находил никакой явной причины. «И что здесь такого: ведь она только покажет дорогу, чтобы мы вовремя привезли батюшку на похороны», — лихорадочно подумал он и вслух произнес:
— Конечно нет. Поехали. — И, не оборачиваясь, направился к машине.
Вначале ехали молча, но вскоре Глеб набрался смелости и посмотрел на нее. Здоровый цвет лица, никакой пигментации, свойственной пожилым, и на предательском лакмусе возраста — шее и руках — отсутствуют морщины. Больше сорока лет никак не дашь. Может, Оля пошутила? Тут он обратил внимание, что Маня вроде и смотрит вперед, но улыбается немного с ехидцей (зубы белые, красивой формы!), мол, что, доволен наблюдениями? Глеб вздрогнул и, непонятно почему, покраснел.
