дорогу. Она была довольно широкая, и исчезала, как им показалось, вдали, за горизонтом. От этого гора казалась необъятной, без начала и конца. Несмотря на то, что дорога была вся в рытвинах, буграх, ямках, на ней виднелись множественные следы протекторов шин легковых автомобилей. Слева виднелись антенны военного хозяйства, не так давно безраздельно властвующего на этой горе, а сейчас прятавшегося за длинным кирпичным забором. Когда забор закончился, метрах в трехстах от дороги открылся голый после зимы лесок, бесконечно тянувшийся вдоль нее. Дорога круто пошла вверх. Когда они поднялись и случайно оглянулись назад, то невольно замерли, зачарованные открывшейся с горы чудной панорамой города.
Хорошо был виден Печерск, с его золочеными куполами Лавры, невдалеке от него теснились башни современных высотных построек Липок, вдали, почти на горизонте, в призрачной дымке облаков чуть угадывался старый город - Гора с гордыми шпилями древней Софии. У самого подножия горы, за скоростным шоссе, раскинулся промышленный район Телички, весь покрытый трубами, затянутый смогом, из которого вырисовывалась свинцовая лента Днепра, изрезанная островами, а в нее вонзалась спицей некогда могучая река Лыбидь.
Обменявшись восторженными фразами, они продолжили путь.
Дорога ныряла вниз, затем карабкалась вверх, снова вниз-вверх и, казалось, не было видно ей конца. Слева от дороги они заметили чудное дерево. Оно было не очень высокое, метра четыре-пять, но голое, совсем без коры, с небольшим редким частоколом острых обрубков, в прошлом ветвей.
- Мне, кажется, идем целую вечность, - пожаловалась Маринка. - И кроссовки жмут. Надеюсь на сочувствие!
- Смотри, козы! - вдруг радостно завопил Роман, словно обнаружил доисторического динозавра. А это был всего лишь дед с двумя козами - одна черная, другая белая. Дед стоял, козы тоже стояли, словно привязанные, видимо недоумевая, зачем их сюда пригнали, когда освободившаяся от снега земля была голой и неуютной.
- В этом парадоксы Киева, - напыщенно провозгласил Роман, - где островки природы, почти дикой, как здесь, и окультуренной, как в других местах, сводят воедино дыхание большого индустриального города и отголоски села. Ведь если задуматься, всего в нескольких сотнях метров внизу бушует жизнь большого города, стоят многоэтажные здания, мчатся тысячи автомобилей, а здесь тишина и дед с козами, - объяснил он свой восторг, но, не дождавшись поддержки от Маринки, которая хмуро рассматривала свои кроссовки, решил переключиться на деда и направился к нему. Маринка, вздохнув, засеменила следом.
- Привет, дед! Козы молоко дают? - Роман дружелюбно раскрыл рот в белозубой улыбке со свежей пломбой.
- Кому дают, а кого бодают! - хмуро прищурился дед - А один все-таки козел…
- Кто козел, дед!? Козел-то кто? - Роман притворно обиделся и стал шутливо напирать на деда, но тот ни капельки не испугался. - Мы являемся студентами-исследователями сих диких краев. Коз видели только на картинках, а козьего молока никогда не пробовали.
Мы жертвы урбанизации, а молоко, говорят, у коз сладкое. Дашь попробовать?
- Козел не ты, - не без ехидства заметил дед, ни капельки не смущаясь, - а вот он, точнее, не козел, а цап Люцифер, - и дед показал на черно-смоляного, с густой жесткой шерстью, длинными рогами и злыми глазами козла.
- А вот эта козочка Чернушка, молоко фабрика, - ласково заметил он. - Домой приду - подою, но ее молока не советовал бы вам пить. Это будет молоко с Лысой горы.
Колдовское это место, нехорошее, разные травы здесь растут, кабы чего с вами не вышло.
Дед говорил вроде доброжелательно, но змеилась у него на губах ехидная улыбка, да и черные глаза смотрели пусто, без выражения. Да и не дед он был, быть может, а просто опустившийся мужчина среднего возраста с густой проседью в бороде. Засаленный пиджак неопределенного цвета, такие же, пузырящиеся на коленях штаны, несвежая косоворотка когда-то белого цвета, потертые китайские кеды с веревочками вместо шнурков, сам небольшого роста, щупловатый, а говорит с издевкой, важно, протяжно, как человек, знающий себе цену.
Веселья у Романа поубавилось, неприятно стало, но он продолжал держать марку перед Маринкой, которая судорожно вцепилась в его руку.
- Наверное, вы этим молоком цветы поливаете, раз его пить нельзя. Хорошо растут цветы-то? - продемонстрировал Роман уровень знаний историка по технологии выращивания цветов.
- Не-а! Не поливаю молоком цветы. Мочой поливаю, а молоко я пью, но мне можно, - дед ответил невозмутимо, но с прежней ехидной улыбочкой. - Мне пить его можно, даже полезно. Меченный я, и здесь всю жизнь прожил, - и он показал кисть левой руки, на которой не хватало двух пальцев.
Молодой парочке, конечно, в с е сразу стало ясно и понятно: почему, если не хватает пальцев, можно пить молоко с Лысухи, а если все на месте, то нельзя.
- Дед, а почему эту гору Лысой называют? Ведь здесь деревьев целый лес? - полюбопытствовал Роман.
- Было время, и не было столько деревьев, меньше было. Шабаши ведьмы здесь справляли в первую ночь мая, на Иванка Купалу, на Коляду. Опасно в такое время здесь было появляться, особенно если сердце раненное, можно без него остаться, а то и совсем сгинуть. Да мало ли чудес и таинств происходило в те времена! Казнили здесь раньше. По разному казнили в древние времена: князя здесь между двух берез напряженных привязали и отпустили. Из двух половинок тела душа вылетела и до сих пор мается, горемычная, к какой половинке пристать, а в полнолуние человеческий облик приобретает, - зло творит. Здесь и повешением казнили в царские времена, поэтому корень мандрагоры цветет, попадается и плакун- трава - царь всем травам.
Более ста лет тому назад, уж точно и не припомню когда, крепость здесь построили: мощную, с земляными валами, пушками. Потом из крепости этой тюрьму сделали, казни разные совершали. Когда царского министра в Киеве порешили*, то тут того студентика, который смертоубийство совершил, и повесили. Хотя вешали и до него, и после него здесь немало. А деревья здесь посадили военные, уж не припомню, то ли после гражданской, то ли после отечественной, с германцем. Маскировались, значит. Склады здесь были знатные, колючая проволока, военная тайна. Сейчас по-другому, кругом - друзья. Военных убрали, проволоку убрали, склады опустошили, а целый город под землей оставили. Ну, и правильно сделали. Плохо здесь было военным, солдаты, бывало, пропадали, да и офицеры тоже, но реже. Плохое здесь место, ведьманское.
_________________________
*Убийца премьер-министра Ф.А. Столыпина студент Д.Богров был повешен в Лысогорском форте в 1911 г.
- А что это за корень мандрагоры? Не слышали раньше.
- Мандрагора, по нашему - «переступень», корешок такой, вырастает из семени висельника, стало быть, на том месте, где его повесили или захоронили. Но не всегда и не скоро - порядка девяносто годков должно пройти. Корешок такой, весь спутанный, человечка напоминает, особенно его нижнюю часть, светится ночью. Только в одну ночь и светится, аккурат в первую ночь мая. В плохих руках зло творит, в хороших - добро делает, помогает и сердцу успокоится, и в разных делах помогает, - продолжал разглагольствовать дед. - А упустишь его, - может сам в человечка превратиться, своей жизнью зажить, только потом исчезнет неожиданно. Как поведет себя - один черт и знает. Корешок этот не просто выкопать, - без собаки не обойтись.
- Зачем нужна собака? Вместо лопаты, что ли? - вел Роман допрос.
- Пошуткуй, хлопец, пошуткуй. Только, когда этот корень выкапывают, он звуки производит, страшные звуки, стоны, не очень слышные, - глаза его злобно сверкнули, и рот растянулся в зловещей улыбочке. - Этими звуками он душу живую в себя забирает, кровь забирает, вот для этого собака и нужна. Душу, кровь забрал корень - собака сдохла. Нет собаки - твоя душа, кровь в расход пойдут, сам издохнешь, - со злорадством добавил он.
Был особый дар у этого старичка - он рассказывал так, что кровь в жилах стыла. Маринка давно затихла и так в руку Романа вцепилась, что он подумал: «Синяков не миновать!»
Начинало сереть перед сумерками, и местность стала приобретать довольно зловещий вид. Но все равно ему было интересно слушать старичка.
