которые вы написали, — что они такое? Истории любви.
История кого-то, кто говорит: любить…
Любовь. Занимайтесь ею сами. Теперь я от нее избавилась. И от своего обещания написать наконец хорошую и правдивую книгу, из-за которой приходится писать всю жизнь. Мне нравится ваша попытка написать еще одну книгу. Благодаря ей мы не расстаемся. Together, ваше словечко, нет? Вместе.
Да. And without you. Вместе с вами и без вас.
Exactly.
***
Это было за несколько дней до воскресенья 3 марта 1996 года. Мы на улице Сен-Бенуа. Вы говорите: я становлюсь все беднее и беднее. У меня больше ничего нет.
И перед самой смертью у вас действительно больше ничего нет, вы становитесь по-настоящему бедной. Вы лишаетесь всего и не знаете, что делать с тем, что произойдет дальше, как быть со смертью и тем, что будет потом, как можно даже думать об этом. Вы не можете понять, как это будет. Как и все люди, которые умирают. За исключением лишь того, говорите вы, что вы пробуете невозможное. Вы знаете, что ваша бедность — это бедность всех людей сразу, о вас иногда забывали, и вдруг — успех, мировая слава, толпы читателей, я, любовь, миллионы на счету в банке. А потом снова возвращается бедность. Как там, на берегах Меконга.
Вы говорите: может быть, мать все-таки любила меня?
Я верю, что она любила вас. Но она не могла об этом сказать. Она не знала, как вести себя с вами. Вы должны были ей помочь. Вы должны были показать ей, как вас нужно любить, как прийти к вам. Вы были так умны, что ваша мать боялась вас. Она предпочла вашего брата, так ей было легче, с ним она оказывалась на знакомой территории. Мать спрашивала себя: что это за ребенок? Она так отличается от всех остальных, от своих братьев, от меня. Она уже сейчас слишком одинока. И все время хочет писать. Что за навязчивая идея? Нет, я предпочитаю, чтобы ты занималась математикой или торговлей, я уверена, что у тебя талант к таким делам, к деньгам.
У вас ко всему есть талант, есть все, чтобы преуспеть в жизни. Все мужчины у ваших ног, если вы захотите. Вам никогда не бывает страшно. Вы никогда не уступаете, мужчинам это нравится, и они этого боятся. Они не хотят иметь дело с умными женщинами, которые видят их слабости и непреодолимую беспомощность.
Никто не любит людей, которые знают и видят слишком много. Поэтому вас оставляют. Находят себе других женщин, нарядных, душистых красавиц, болтающих очаровательную бессмыслицу, это не важно, все предпочитают именно таких. Вас все оставляют.
Но не я.
Я держусь. Я настаиваю. Я остаюсь. Вы спрашиваете: почему, почему вы не уходите от меня, кто вы?
Вы можете делать все что угодно, и тем не менее вы занимаетесь только одним, вы все свои силы тратите только на это, словно это предназначено вам небом. Писать. Все остальное, что вы делаете, вы делаете не хуже, о такой жизни, как ваша, можно только мечтать — истории, которые слушаешь, не в силах оторваться, ребенок — ребенок обязательно нужен, это очень важно, вы делаете в жизни все, что нужно, вы не опускаете головы. И тем не менее все время хочется вас спросить: кто же вы? Вы пишете. Чтобы попытаться понять — себя, других, весь мир.
Зачем нужно все это? Для чего нужен я, для чего вы живете, почему через несколько дней вы должны умереть? Скажите же мне хоть что-нибудь.
Так было все с самого первого дня, когда мы вместе вошли в темную комнату на улице Сен-Бенуа в Париже. В начале 1996 года вы стали как будто еще ближе к прошлому. К тем людям, которые оставляли отпечатки своих рук на скалах. Эти мужчины и женщины оказались вдруг вместе с нами, в темной комнате. Они, как и прежде, ищут ответа. Но никто им не отвечает. Они снова спрашивают.
Они не умеют писать. Они воздевают руки и смотрят на небо — грозное, милосердное, таинственное. Они стоят в этой комнате совсем рядом с нами. Люди из ям и пещер, которые еще ничего не построили, никаких зданий, ничего не оставили после себя, никаких рисунков, никаких отпечатков рук. Они жили в самом начале мира. Задолго до того, как появилась литература. Собор в Шартре. Рембрандт. Моцарт. Паскаль. Эти люди из пещер пока молчат. Они любят так, как это было в самый первый день жизни. Но кого, что именно они любят — они не знают, ничто еще не было названо. Это было время Абсолюта. Начало всего, первый день жизни. И каждый раз этот первый день Творения повторялся в комнате на улице Сен- Бенуа, в которой мы заперлись вместе с вами, вы и я, вы — чтобы умереть, в одиночестве, потому что я не умираю с вами, я оставляю вас наедине с людьми из прошлого, в той же бедности и с тем же безграничным знанием, напоминающим об аде. С мудростью прошлого. Той, которая была еще до самой любви.
Можно ли сказать: до Бога?
Я не знаю. Может быть, мы слишком много всего выдумываем, а на самом деле все гораздо проще. Достаточно было бы стать просто еще беднее. Достичь правды дна.
Мы все еще в этой комнате, в которой вы больше не пишете, которая уже начинает постепенно таять во тьме. Но она еще не опустела.
Подойдите.
Не бойтесь, я хочу еще раз дотронуться до вашего лица, хочу понять, что скрывает ваш уже исчезающий для меня взгляд.
Посмотрите на небо, закрыв глаза.
Останьтесь так. С закрытыми глазами.
Так можно увидеть все что угодно.
Весь мир с самого первого дня.
Всех людей.
Балтазара.
Даже тех, кого мы не знаем, тех, кто придет потом.
Вы лежите на кровати. С закрытыми глазами. Вы не видите больше этой комнаты. Вы не видите больше того, кто сидит рядом с вами. Как сделать так, чтобы вы ушли без страха, без меня? Оставить вас одну.
Я должен уже перестать так говорить о вас. Должен перестать верить, что вы отвечаете мне. Это неправда, я знаю. Забыть об этой любви. Ничего больше не говорить о ней. Молчать. Должен забыть об этой истории. О бесконечном повторении этого имени. Я должен заняться чем-то другим. Начать произносить другое имя. Много других имен, которые мне пока неизвестны, но я их узнаю. И вдруг услышу среди них ваше имя.
Это больше, чем все, что можно представить.
Наша история.
История любви, которая не кончается.
Слова, с которыми теперь непонятно что делать.
Произнесенное имя. Удивительное звучание этого наконец-то произнесенного имени. Наконец-то найдено это слово, которое может заставить замолчать любую музыку, любую поэму, любую любовь.
И что после этого делать?
Ничего. Продолжать жить, как если бы ничего не было, жить, любить, плакать, есть, разговаривать. Вот и все.
Пойдемте выпьем стаканчик, послушаем «С Капри покончено», потом поедем в Трувиль посмотреть на море, на чаек, поедим серых креветок, устриц, давайте!
Все хорошо.
Все здесь, для любого, кто этого захочет. Для того, кто захочет это увидеть.
