месте.
Стекло так заросло грязью, что разглядеть что-либо снаружи невозможно.
Хоменко подобрал обрывок газеты, макнул в рассол и начал протирать стекло.
От нажатия рама подалась и створка распахнулась. Шпингалет присутствовал только как декоративный элемент рамы. Теперь понятно. Роман выглянул в окно. Отсюда открывался вид на подъездные пути, и благодаря тому, что будка стояла на небольшом взгорке, обзор был великолепный. «Вот где поставить пост, – подумал он. – Нет, не ради этих казенных лопат».
После того как повсюду открылись пункты приема цветных металлов, для железных дорог наступили черные дни. Это вам не чеховский «Злоумышленник», отвертывающий гайки на грузила. Нынче с мясом вырывают медную подводку к светофорам и стрелкам. Явно не для того, чтобы «шелешпера» ловить. Правда, так близко к вокзалу пока подобных фактов не зарегистрировано, но докатится и сюда.
В этом Хоменко не сомневался.
Лейтенант стоял у окна, и его внимание привлекли три вагона в тупике. До них было метров триста. Вагоны и вагоны. Сам не видел, но говорили, что где-то здесь стоят вагоны начальника дистанции. Сейчас над одним из них курился дымок.
Хоменко увидел еще одного человека с портфелем. Тот шел от вокзала, повторяя путь лейтенанта. Так же, как милиционер, остановился в раздумье перед лужей, так же, как Роман, поддернув брюки, шагнул на рельсы в обход и так же, как человек в бежевом, направился прямиком к трем вагонам начальника дистанции.
Это уже становилось интересным. Хоменко знал, что такими вагонами пользуются два-три раза в год во время проверок дороги ответственными лицами.
Их цепляют к поездам, и проверяющие колесят по железной дороге день, неделю, месяц. Сколько потребуется. С комфортом. Но основное время вагоны стоят. При них постоянно живет человек, протапливает, следит за сохранностью и порядком.
Есть еще вагоны-гостиницы для командированных. Да, там живут. За жилье платят.
Цена соответствующая. Неужели эти вагоны отдали под гостиницу? Хоменко знал, что шестнадцать гостиничных вагонов стоят на Москве-Товарной. Но эти-то здесь!
И лейтенант решил сходить. Все равно ботинки полировать по новой, что уж теперь… А еще каким-то внутренним чутьем он определил – с вагонами что-то не чисто. Перефразируя Тютчева, нынешняя история России – сплошное уголовное дело, а на уголовщину у него нюх особый.
Хоменко прикрыл дверь, навесил замок, обошел будку с другой стороны и пошел параллельно путям. Не хотелось идти ни дорогой человека в бежевом, ни последнего гражданина. Из вагонов оба подхода великолепно просматривались. А вот вдоль забора да по буеракам и зарослям, по собачьему и человеческому дерьму, в изобилии усеявшему узенькую тропку, в самый раз.
Метров за пятьдесят услышал музыку. Не какой-нибудь вшиво-запотевший рэп или слюнявое диско – Изабеллу Юрьеву. И не поверил своим ушам. Неужели нынче сторожа слушают русскую классику? И еще запах. Запах настоящего жареного мяса.
Шашлыка.
Милиционер осторожно приблизился к хвостовому вагону. Теперь, даже выглянув в окно, увидеть его стало не так просто – вышел из сектора обзора.
Он выглянул. Между вагонами и стеной на вытоптанном пятачке разместился мангал с десятком шампуров. Еще столько же ожидали своей участи в ведре с разбавленным уксусом. У мангала суетился маленький человечек неопределенного возраста и на кривых ногах.
Поверх формы железнодорожника, по-домашнему заменяя фирменный фартук, повязана чистая тряпица, из обувки – тапочки.
«Крепко обосновались», – подумал Хоменко. Он бы еще что-нибудь подумал, но тут сбоку над головой открылась верхняя, секция окна, музыка разом стала слышней, и сквозь шум послышались возбужденные голоса. Слов лейтенант не разобрал. Ясно одно – ругались. Потом, сверкнув на солнце, в камни насыпи брызнула бутылка. Следом еще что-то. Как выяснилось потом – пепельница.
– Да вырубите вы эту чертову шарманку! – перекрывая все остальное, заорал внутри мужик.
Музыка стихла. Хоменко слушал и ждал.
Глава 6
ФАЛОМЕЕВ
«Вниманию отъезжающих на благословенный юг, до отправления поезда номер шестьдесят семь Москва – Симферополь осталось пять минут. Целуйте провожающих, занимайте места. Провожающие, целуйте отъезжающих и бегом из вагонов. Не забудьте отдать билеты отъезжающим. Всего доброго, счастливого пути, сильно не переусердствуйте с загаром».
Поезд отправился, оставив, впрочем, на вокзале одного из своих пассажиров.
И этот пассажир пока что тоже спал.
Первыми пришли работники «холодного цеха». Эти готовили закуски. Публика на вокзале хоть и не такая привередливая, как, скажем, в «Астории», но что подешевле любит. Опять же в салаты можно недоложить – экономия. Кто подсчитает, двадцать пять граммов горошка или десять, так в оливье, к примеру, можно вареной картошки поболе. И общий вес соблюден, и баночку горошка домой.
Ну да это знакомо всем и неинтересно. В ресторане, особенно привокзальном, интересны прежде всего люди. Как обслуживающие клиентов, так и сами клиенты.
Последние интересны особенно. Они отъезжающие и провожающие.
Проводы, проводы, проводы… Грустное зрелище. Грустно смотреть на влюбленную пару, которая вот уже два часа сидит, держа друг друга за руки, и вздыхает. Но про влюбленных уже все сказал Шекспир.
А вот лохматый человек, уткнувшийся лицом в сложенные руки и нервно вздрагивающий плечами. Кто он? Откуда приехал? Куда уезжает? Зачем вообще здесь в столь ранний час?..
Ах, вокзал. Это обрыв. В натуральном смысле – обрыв, с которого можно взлететь на дельтаплане, увидеть всю землю и даже поверить, что доберешься до горизонта. А можно сорваться с обрыва в пропасть и уже никогда не подняться. И вот ты стоишь на краю – полетишь или упадешь…
Тяжек похмельный сон.
Судя по изрядно помятому костюму, лохматый путешествует не первый день, по относительно чистым ботинкам (ночью шел дождь) – на улице не был, ну а пустой графин и подсохшая котлета на столе говорят сами за себя.
Татарочка Алика, как всегда взлохмаченная, как всегда невыспавшаяся, как всегда опаздывающая, влетела в бытовку официанток и сразу бросилась к своему шкафчику.
– Видала? – спросила ее подруга.
– Что? – лихорадочно переодеваясь, чтобы опоздания не заметил мэтр, спросила Алика.
– Крестник-то твой так и сидит. Третий день пошел. А все говорят – нефтяники мало заколачивают. Иди устраивай побудку.
Алика приоткрыла дверь и увидела влюбленных, а чуть левее спящего мужчину.
Хихикнула.
– Такого мужика да в хорошие руки… – мечтательно затянула ежедневную песню подруга.
Имела она избыточный вес и по этой причине нравилась мужчинам определенной категории, по преимуществу восточным, но страшно боялась их из-за прочно укоренившихся в мозгу представлений о бесправном положении азиатских женщин. И хотя предложения поступали, замуж не шла, а оттого страдала и завидовала татарке, считая, что той зацепить и привязать мужика – раз плюнуть. Невдомек было, что Алика страдала не меньше, так как зацепить для нее действительно раз плюнуть, а вот удержать – проблема. Сомы, судаки и окуни срывались с крючка, сожрав наживку, а на пескарей она не забрасывала.
Алика разгладила платье на плоском и твердом, как стиральная доска, животе, несколько раз глубоко вздохнула и, выйдя в зал, проигнорировала призывный жест Ромео, направилась прямиком к спящему.
– Ну, милый, подъем, труба зовет, – потрепала она спящего по голове.
Мужчина поднял глаза, и прошла еще целая минута, прежде чем в них появилось осмысленное выражение.
– Дядя Миша! – позвала Алика швейцара.
