время от времени Михаила тянуло и на встречи с другом.
Именно в одну из таких встреч Ларин и поделился с другом своей главной новостью в жизни.
– Слушай, Миша, по-моему, я вляпался, – с неловкостью начал он разговор.
– Не понял, – внимательно посмотрел на друга Михаил.
– Ну, в общем, Миша, все! Я собрался жениться.
А на свадьбе произошло то, что оставило у Ларина неизгладимое впечатление на всю жизнь. Не понял Саперов озлобленного взгляда друга, когда на свадьбе пригласил его молодую жену танцевать и танцевал, свободно опуская руки вдоль ее спины ниже, чем то позволяли приличия. Но что больше всего поразило Ларина, что Людмила при этом кокетливо хохотала и смотрела на Михаила такими глазами, какими обычно глядела на Виктора, когда занималась с ним любовью. Вот тогда Ларин впервые почувствовал боль собственника, к которой примешивалась еще и горечь оттого, что он ревновал свою жену не просто к постороннему, а к своему ДРУГУ.
Виктор здорово напился. И еще в ресторане, где отмечали свадьбу, потерял на какое-то время из виду свою невесту. Впрочем, ее потеряли и более трезвые гости. А когда она появилась – чуть смущенная и раскрасневшаяся, – радость, что невеста наконец нашлась, отодвинула все остальные вопросы в сторону. И крики «Горько!» возобновили свадебное пиршество. Но только целовал Виктор свою невесту теперь по обязанности жениха. Не хотелось сейчас целовать, а хотелось съездить по физиономии. Он поискал после поцелуя глазами Саперова, который появился в зале почти сразу после Людмилы. И тот как ни в чем не бывало, встретившись глазами с Виктором, тоже крикнул: «Горько!» Этот хитрый и лукавый взгляд, так оскорбивший в тот день, Виктор запомнил на всю жизнь.
Первая брачная ночь оказалось безнадежно испорченной. И жених, и невеста сразу заснули. А под утро Людмила разбудила Виктора нежными и осторожными ласками. С похмельного сна, еще не продрав глаза, Ларин почувствовал сильное желание. И по-животному, не церемонясь, овладел женой. Она недовольно отвернулась к стене.
– Хорошо семейную жизнь начинаем, – чуть отдышавшись, сказал Виктор.
– Да уж, замечательно, – думая о своем неудовлетворенном желании, огрызнулась Людмила.
– Кто это тебе засос на шее припечатал? – холодно спросил Ларин.
– Не болтай глупости, – напористо ответила жена.
Эту манеру нападать, когда виновата, Людмила использовала потом всю их семейную жизнь.
– А это что? – Ларин порывистым движением схватил жену за плечи и приподнял так, чтобы она могла увидеть в висевшем напротив кровати зеркале сине-красное пятно на шее.
– Откуда я знаю, что это, – не сдавала позиций Людмила. – Может, и ты поставил. Ты теперь ничего не вспомнишь? Нажрался-то вчера как!
Людмила встала с кровати и, накинув халат, отправилась в ванную. Ларин проводил ее жестким взглядом. А потом быстро собрался и ушел в город на целый день. Он бесцельно бродил по центральным московским улочкам, часами сидел на скамейках в незнакомых дворах. И все пытался решить вопрос: как теперь быть с женой? С семейной жизнью.
– А никак, – уже поздно вечером легко сказал он сам себе вслух. – Семейная жизнь отдельно, а я отдельно.
На том и порешил. И успокоился. По крайней мере, когда вечером вернулся домой, он улыбался совершенно искренне встретившей его жене. И сознательно не замечал ее испуганного и настороженного взгляда. Ночью они помирились и больше никогда не вспоминали о свадебной истории.
Глава 41
ФАЛОМЕЕВ
«Милиция, где милиция?! Дерутся на перроне! Нечего баклуши бить, разнимайте драку! Ой, простите, это не драка, это люди давно не виделись…»
Вокзал захохотал.
… И как раз в этот момент они вышли на площадь, и площадь показалась Фаломееву прекрасной, они сели в автобус, и автобус благоухал цветами. На самом деле там довольно ощутимо воняло потом, но сибиряк не чувствовал этого запаха.
Рядом с дамой, к чему бы та ни прикасалась, на что бы ни положила взор, все наполнялось значением и красками.
– На Басманную, Сашок, мне надо переодеться, – сказала дама, и только тут Фаломеев спохватился, что они до сих пор незнакомы.
– Фаломеев, Алексей, буровой мастер, – представился сибиряк.
– Виолетта, экскурсовод, – представилась дама.
– Все сходится, – убежденно подтвердил Алексей.
– Что сходится? Вы и это заранее угадали?
– Нет. Просто я с детства был убежден, что в Москве живут необыкновенные люди и имена у них самые необыкновенные. Виолетта…
Водитель фыркнул.
– Что вы смеетесь? Вот вас же зовут Александр.
– Ну и что с того? – насмешливо посмотрел на провинциала в зеркало водитель.
– Как – что? С греческого – ПОБЕДИТЕЛЬ. Вы вслушайтесь – ПОБЕДИТЕЛЬ.
Водитель вслушался, потом даже осанку изменил, плечи расправил.
Тем временем въехали на Басманную и начали петлять под спуск. У дома с нависающим ажурным балкончиком при глухой стене остановились.
– Мне здесь подождать? – спросил Алексей.
– Ну зачем же, я вас кофе угощу, – сказала Виолетта.
– Так, может, я… того… Поезжу? – попробовал хитро улизнуть Победитель.
– Это не то, что ты подумал, Александр. Мы скоро, – очень холодно сказала ему Виолетта.
Они поднялись по пахнущей кошками лестнице на второй этаж. Виолетта открыла дверь и пропустила сибиряка в длинный и пыльный коридор. Они прошли к ванной комнате. Виолетта пустила воду и приказала Фаломееву замыть пиджак.
– В нашем доме на Басманной сплошь лепные потолки И такие краны в ванной – дворник сдохнет от тоски, Проживали две старушки, проститутка, книгочей, алкоголик, санитарка и детдомовец ничей…
– Маршак? Чуковский? – попробовал угадать сибиряк.
– Валентина Канопкина… Да. К сожалению, а может быть, к счастью, не Виолетта, а Валентина.
– Ну и что? Тоже звучит.
Фаломеев старательно отводил глаза от старой китайской ширмы, за которой шуршала платьем его дама. Перед этим, читая строчки своих стихов, она провела его по коридору, указывая на двери слева и справа.
– Если хочешь кофе, сходи на кухню. Мой стол у окна, – сказали из-за ширмы.
– Я чай люблю. Кофе у нас не пьют. Баловство, – сказал Фаломеев, разглядывая обстановку.
Мебель была старой, еще довоенной, добротной сборки. Кожаный диван так и манил в свои объятия. Фаломеев присел и тут же вскочил – так неожиданно громко запели пружины. Валентина за ширмой весело засмеялась.
– Это мой блюститель нравственности. Мы с мужем спали на полу.
– Вы замужем?
– Формально да. И перестань называть меня на «вы». Ну как?
Фаломеев был сражен наповал. Она вышла из-за ширмы и стояла против солнечно открытого окна, отчего тонкий материал платья просвечивал, создавая иллюзию полной наготы. Она знала это. Не могла не знать, но нарочно задержалась, тем более что, ослепленный, он не видел выражения ее лица.
Они вышли во двор, но не сразу сели в автобус, тем более что Александр дремал в салоне на месте экскурсовода. Она повела его к качелям. Они сели.
– А что было дальше?
– Где? В стихах?.. Дальше неинтересно. К ним подселили склочного мужика. И с той поры дружба развалилась. В сортир и ванную стали ходить по списку.
Внезапно она встала и потянула его за собой в угол двора:
