и судьбы, Различаю и в мимолетном, как в Зодиаке, Те же ходы миропронизывающей борьбы. Дух замедливает у пламенного порога: Он прислушивается, он вглядывается в грозу, В обнаруживаемый замысл Противобога, В цитадели его владычества — там, внизу; Он возносит свою надежду и упованья К ослепительнейшим соборам Святой Руси, Что в годину непредставимого ликованья Отразятся на земле, как на небеси. Катастрофам и планетарным преображеньям — Первообразам, приоткрывшимся вдалеке — Я зеркальности обрету ли без искаженья В этих строфах на человеческом языке? Опрокинутся общепризнанные каноны, Громоздившиеся веками, как пантеон; В стих низринутся — полнозвучны и многозвонны — Первенствующие спондей и гиперпеон. И, не зная ни успокоенья, ни постоянства, Странной лексики обращающаяся праща Разбросает добросозвучья и диссонансы, Непреклонною диалектикой скрежеща. Не отринь же меня за бред и косноязычье, Небывалое это Действо благослови, Ты, Чьему благосозиданию и величью Мы сыновствуем во творчестве и любви. Осенние сумерки.
Смутный шум улиц. Порывы ветра доносят из-за городских стен, с равнины, то падающий, то поднимающийся гул народного множества. Очень издалека видим редкие, вздрагивающие пятна: то ли свет в окнах разбросанных по равнине деревень, то ли костры боевого стана.
Во дворце Августейшего{3} — танцевальная музыка.
— Mesdames — a doite! — Messieurs — a gauche! [1] — Вы чуете легкую гарь? — — Ah!.. как обаятелен, как пригож Сегодня наш государь! Во дворцовых подвалах — радение. И-эх, наваждение… — Ох, ни зги… — Подь женишок-Саваоф{4}: лей! жги! Хлынь в зло, в грех…
