страхом наказания приказала остальным детям из шалаша не выходить и ждать её прихода. Но разве можно было вытерпеть, если кругом слышались приглушенные голоса взрослых и восторженные крики детворы, радующихся первому теплому деньку и яркому солнцу.
Первой демонстративно покинула шалаш Татьяна, девка своенравная, с неуправляемым характером. Нюрка, как обычно, забилась в уголок и перебирала лоскутки ткани. Ване стало скучно и он, забыв наказ матери, вылез из шалаша, оглянулся, щурясь на ярком солнце, и тут же столкнулся со своим двоюродным братом Митрошкой, сыном дяди Никиты. В первый момент Ваня даже не узнал его, ибо тот так похудел, что трудно было признать в этом всегда веселом, крепком парнишке, одного из самых близких товарищей по играм. Да и одет он был так странно, что Ваня не сразу сообразил, что было на нем напялено. Голова его была обмотана грязной тряпкой, наподобие чалмы, а тело от шеи до пяток покрыто чем-то вроде мешка. Присмотревшись к одеянию брата, Ваня догадался, что на него одета женская юбка, затянутая на тощей шее загашником, а через надорванные прорехи наружу просунуты руки. Лицо у брата было не просто грязным, давно не мытым, а глубоко пропитано сажей, с темными разводами на лбу и щеках. Его губы и подбородок были окрашены в грязно-зеленый цвет. Митрошка обрадовался встрече и сказал, что отец с матерью, братом Сергеем и сестрой Марией ушли на работу, сестра Полина подалась с девчонками в лес, а его не взяли, и он решил зайти к Ванюшке. Его жалкий вид так тронул брата, что тот, забыв строгий наказ матери не трогать запас еды, залез в шалаш, отломил маленький кусочек хлеба и сунул его в грязные руки Митрошки. Растроганный такой щедростью, братишка предложил вместе пойти в берёзовую рощу и попытаться набрать грачиных яиц. Согласие было получено немедленно. В березняке было наметено и все ещё лежало столько снегу, что ребята, проваливаясь в сугробы по пояс, долго пробирались между березками, пока добрались до первых деревьев, где грачи, ремонтировали старые гнезда, поминутно взлетая и оглушительно каркая. Остановившись под гнездами и переведя дух, Ваня снял пиджак и, обхватив ногами ствол дерева, стал ловко подниматься наверх. Не успел он дотронуться до гнезда, как вся стая грачей обрушилась на него. Не ожидая столь яростной атаки этих горластых бестий, Ваня стал отчаянно отбиваться от них свободной рукой, держась другой за ветку березы. Защищая голову и лицо от взбесившихся грачей, он почувствовал, что ветка, за которую держался, предательски хрустнула, отломилась, и он мешком свалился вниз, воткнувшись головой в глубокий снег. Еле-еле выкарабкавшись из снежного плена, Ваня сквозь шум в ушах услышал голос Митрошки:
— А яйца там есть?
Отдышавшись и обретя голос, Ваня ответил:
— Полезай сам и узнаешь! Какие там яйца, если они только начинают строить гнезда. Послушаешь дурака, сам им будешь!
Он отряхнул снег, поднял шапку, напялил её на голову и полез через сугробы назад в лагерь.
В лагере Никифор Дымков со своими сыновьями запрягали в сани лошадей, готовясь к отъезду в Котлас, куда собрался комендант лагеря. Владимир Степанович крутился возле саней и что-то наказывал Никифору, а Исаак Ефимович стоял в сторонке, делал вид, что вся эта суета его не касается. Когда всё было готово к отъезду, начальник уселся в сани и обоз тронулся в дорогу. Взрослое население было на работе, а поэтому, кроме прораба и детишек, их никто не провожал. Перед поездкой начальнику лагеря было сказано, что дороги через реку нет, лед покрыт водой, появились проймы. Но тот заупрямился и настоял на своём. Пришлось согласиться, тем более, что уже ощущалась нехватка продуктов, пополнить которые можно было только в Котласе. Прораб уже несколько раз предлагал организовать охоту на оленей, лосей и кабанов, но без разрешения начальства Исаак боялся взять на себя такую ответственность и решил сам ехать за продуктами. Прораб не выдержал и перед отъездом высказал ему все, что про него думает:
— Вы, Исаак Ефимович, всё стараетесь навести порядки, царящие в лагерях для заключённых. Ничего у вас из этого не получиться. Вы же не можете отдать людей под суд и прибавить им срок? Как вам еще в голову не пришло построить карцеры и сажать в них неугодных? Не ваше дело проверять шалаши и выгонять народ на работу. Для этого здесь нахожусь я, есть и бригадир. Да и люди не нуждаются в понукании. Без вашего или моего вмешательства Пономарёв, со своей бригадой, построили контору, скоро обставят ее и мебелью. Это вам не урки, не грабители, не убийцы, а люди, которые всю жизнь добывали себе и своей семье кусок хлеба трудом. Вы прекрасно знаете, что они раздеты, голодны и всё же построили не только контору, но еще заготовили целые штабеля древесины для сплава. И делали это не потому, что вы орёте на них, а потому, что они приучены к труду и без работы не могут. Один мужик мне недавно сказал, что если бы не дети, он давно кого-нибудь убил, чтобы попасть в лагерь для заключенных, где дают пайку и баланду. Нам обещали, что пришлют других переселенцев, а чем вы собираетесь их кормить, если этим есть нечего? Поэтому давайте думать над тем, как наладить нормальное питание, в том числе охотой на зверя.
Слушая прораба, Исаак Ефимович в душе был согласен с ним, но приученный исполнять волю начальства и не иметь своего мнения, боялся нарушить уставной порядок. Он угрюмо молчал, не говоря ни да, ни нет. Обоз тронулся в путь.
В тот же день, к вечеру, вскрылась река. Лед, поднятый водой, с грохотом и гулом дробился на отдельные глыбы, вставал на дыбы, уходил под воду, всплывал, нагромождая горы изо льда и снега. Подхваченные быстрым течением реки огромные льдины с яростью громоздились друг на друга, бились о крутой берег, крошились, разламывались на куски и уносились полой водой в свой далекий путь. Первыми к реке прибежали малыши и со страхом глядели на разбушевавшуюся стихию. Потом стало подходить и взрослое население. Люди, приехавшие со степной стороны и видевшие тихие разливы, были поражены буйным поведением вышедшей из берегов северной реки.
На другой день вернулся обоз. Никифор рассказал, что дорога была плохой, а когда добрались до переправы, то началось половодье, и ни о каком переезде на другой берег не могло быть и речи. А тут смерклось и они, переночевав в тайге, решили вернуться назад. Народ, выслушав рассказ Никифора, понял, что лагерь остался без еды. Начальник, как только остановились лошади, выпрыгнул из саней и направился в контору, пригласив прораба. За последнее время здание конторы, благодаря рукам Егора Ивановича и его бригады, сильно преобразилось. Были постелены полы, вставлены рамы, навешены двери, в комнатах появились столы и скамейки. Для отдыха поставлены топчаны. Зайдя в контору, начальник лагеря, не раздеваясь, присел на топчан и, не пригласив присесть прораба, спросил:
— Почему не стали сплавлять бревна?
— Сплавлять лес начнем тогда, когда пройдет лед!
— Почему?
— Да потому! — вспылил Владимир Степанович. — Если мы сейчас начнем сплавлять, то в конечный пункт придут не бревна, а щепки. Советую еще раз, что вам нужно думать не о бревнах, а о людях и о том, что они будут есть!
— У меня нет продуктов, да, собственного говоря, я не обязан никого кормить!
— Эта установка мне хорошо известна, но знаете ли вы, что половина людей нашего лагеря болеют цингой, а вторая так истощена, что с трудом держат в руках пилу? Если раньше бревно из лесосеки до берега могли донести два мужика, то сейчас его несут десять баб с ребятишками и в два раза дольше. Вот сойдет лед, и нам нечего будет сплавлять, а за это с вас голову снимут!
При последних словах прораба Локман вскочил на ноги, побежал к дверям и позвал доктора. Тот, очевидно, не спал и сразу появился в комнате начальника. Лицо его было серым, одутловатым, под глазами мешки, да и на ногах держался некрепко.
— Скажи мне, Борис Абрамович! — начал комендант, брезгливо скривив губы — Почему я узнаю о цинге от Владимира Степановича, а не от тебя, доктора?
Тот переступил с ноги на ногу, оперся рукой о косяк двери и сказал:
— А что толку, если бы я и сказал? Ведь вы все равно не дали лекарств, которые нужны.
— А какие нужны лекарства и что это за болезнь? Не заразная ли она?
— Нет, она не заразная. Каждый заболевает индивидуально, а вызвана она недостатком в питании витамина С — аскорбиновой кислоты.
— Цинга характеризуется, — как по писанному затараторил доктор, — синюхой ушей, губ, пальцев и ногтей, набуханием и кровоточивостью десен, расшатыванием и выпадением зубов. На коже голеней, бедер и ягодиц, появляются точечные кровотечения. Затем на местах давления одежды и ушибов возникают
