Наконец, у премьер-майора Грузинова в активе была артиллерийская команда, все канониры, бомбардиры и фейерверкеры стоял за него горой, а артиллерии на данный момент придавался особый вес. 'Партии' до странной ожесточенности спорили о преимуществах и особой важности именно своего рода войск. Юмор ситуации заключался в том, что разделены все они были по этим родам всего какую-нибудь неделю назад. Половина гордых кавалеристов до сих пор ходила по лагерю враскоряку от непривычки к верховой езде. Пехотинцы слишком впрямую понимали команду 'закуси патрон'. Что уж говорить о пушечниках!
Имело значение и то, что всем трем командующим в сумме было всего восемьдесят два года.
— Садитесь поручик. — Сказал Фурцеву полковник Затыльнюк, длинный, белобрысый, с немного замедленными реакциями человек.
— Постойте! — Вмешался Омутков. Квадратный, с выпирающей вперед челюстью и вечно недоверчивой улыбкой. Он был человек резкий, порывистый, казалось, что он не в силах и минуту усидеть на месте, и жить не может без конфликта. — Скажите Фурцев, видна ли от крыльца штаба позиция нашей батареи?
— Нет, мешает березовая роща на той стороне пруда.
Омутков выразительно поглядел на Затыльнюка, как бы говоря: ну что, кто прав?
Большой, седой штаб-майор Грузинов безучастно попыхивал трубкой. Стихия мелкого соперничества была не для него.
— Вестовому туда спокойным шагом четыре минуты ходу. — Сказал Затыльнюк.
— А я считаю, что реальное управление нашими огневыми силами потеряно, господа. — Подпрыгнул на месте Омутков.
— А я бы не спешил с выводами. — Это Грузинов из облака ароматного дыма. — Мы ведь не знаем, в каком направлении придется вести огонь. Я бы послушал начальника разведки.
Фурцев для начала сел. Вид у него был усталый, мундир пыльный, взгляд тусклый. Прошлую, рекогносцировочную ночь он провел без сна.
— Что-то можно сказать и до сообщения разведки. — Не утерпел Омутков. — Исходя из самых общих соображений. Ведь не могут же ОНИ появиться со стороны реки. Я, например, считаю, что сократив угол ожидания, мы можем произвести дополнительное эшелонирование позиции, а приближение штаба к огневой позиции…
— Да помолчите вы! — Тихо сказал Затыльнюк.
— Что-о?! — Сгибая ноги в коленях и лапая пояс в поисках оружия, пропел пехотный полковник.
— Да, на вашем месте я бы помолчал, генацвале.
— Что-о?! — Крутнувшись на одних каблуках, Омутков повернулся к Грузинову. — Да ты вообще… — горло у пехотинца перехватило.
— Что я вообще?! — Премьер-майор вытащил трубку изо рта.
Скандал, да еще с какой-нибудь кровавой ерундой был бы неизбежен, когда бы не слова произнесенные громко Фурцевым.
— Я подаю в отставку, господа.
— Что?
— В чем дело?!
— Что за шуточки, поручик?!
Тяжело помотав головой, Фурцев закрыл глаза и положил руки на стол.
— Однако же мы приказываем вам отвечать. — Нервно сказал Омутков.
— Извольте. Думаю, вы в курсе, что по сложившейся традиции, за сутки до объявления рокового часа, разведка начинает осторожно выяснять с кем, собственно, предстоит иметь дело. Формально такие действия считаются нарушением правил, но на практике, абсолютно все к ним прибегают. Бывают даже встречные столкновения разведкоманд во время таких вылазок. Чаще разведчики расходятся мирно, получив определенную информацию о предстоящем противнике. Во время первой такой операции я даже попал в плен.
— Это нам известно. — Перебил его нетерпеливый пехотинец. — Говорите по существу. И откройте глаза, не надо тут пифию оракульскую представлять.
— Я просто очень устал. Мои люди тоже валятся с ног. Мы никогда еще так не старались, но мы не смогли найти никаких следов противника.
— Что в данном случае значит 'никаких'? — Спросил вдумчивый Затыльнюк.
— Никаких, значит никаких. Я говорю не про отсутствие соприкосновения, визуального контакта, а про то, что мы не нашли ничего. Ни окурка, ни сломанной ветки, ни отпечатка обуви. Мы исследовали все четыре направления, и север, и восток, и запад, и юг. Под конец, мы работали почти не маскируясь, маскировка занимает слишком много времени, и, в результате, ничего, ноль!
— М-да. — Протянул Грузинов.
Омутков обошел вокруг стола, массируя щеки большим и указательным пальцем правой руки.
— Может, 'они' отказались, сдались без боя? Бред!
— Исходя из всего вышесказанного, и учитывая, что столкновение нам на этот раз предстоит с непременно решительным исходом, без возможности разойтись миром, я просто обязан заявить о своей отставке. Готов пойти рядовым в пехоту.
Омутков резко остановился за спиной у поручика.
— А какой нам прок в твоей отставке?! Кем заменить?! Ведь все твои люди так же не справились, как и ты, а новых не обучишь за полчаса!
— Разумеется, ни о какой отставке не может быть и речи. — Глядя в карту в карту, сказал Затыльнюк. — Продолжайте выполнять обязанности, вы, по крайней мере, в курсе того насколько плохи наши дела.
Фурцев встал.
— Мне бы…
— Что такое? — Затыльнюк оторвал умный взгляд от карты. — Еще бы пару человек?
— Теперь то зачем? — Вскинулся Омутков. — Агентов в тыл врага засылать, тайную типографию организовывать?! Так, для этого надобно знать, где он, тыл этот!
Грузинов отрицательно покачал мундштуком в воздухе.
— Мои, только-только научились заряжать, вшестером виснут на одном банике.
— Ну, этот прапорщик Плахов… ну, это еще ладно. Но нельзя ли забрать от моей команды этого парня, рядового Колокольникова, он немного странно себя ведет…
Тут все три командира замахали руками на Фурцева, не хватало им сейчас заниматься состоянием какого-то рядового.
Когда Фурцев вышел из штаба, уже совсем стемнело. Судя по всему, время года было свыше выставлено — октябрь. Хлебнув пару раз песчаного ада с ятаганами пополам, начальник разведки на среднюю полосу во второй половине осени роптать не собирался.
Его соратники лежали вокруг костерка устроенного меж двумя большими валунами, да еще в ямке — профессиональная привычка. Армия была еще та. Начальство (сколько уж их сменилось), отказывалось принимать всерьез разведывательную службу. Логика всегда одна — зачем это, когда дела и так, худо- бедно идут. Что там высматривать, когда все решается в самом обычном прямом столкновении при свете дня. Вон против касика индейского выстояли, шейху азартному и вообще шею песочком намылили, Бог даст, и на этот раз сдюжим.
— Ну, что? — спросил Александр Васильевич, получивший еще на индейской войне прозвище Твердило, и с тех пор с ним не расставшийся. Несмотря на огромный по здешним меркам опыт, особо полезным бойцом Твердило не стал, а все из-за своего фаталистического взгляда на действительность. Обязанности свои он кое как выполнял, но источником мужественности или инициативы не становился никогда. Не то, что Мышкин, бывший Мешко, вернувшийся из госпиталя без глаза, но с отвердевшей волей. Из вполне исправного воина он вырос в идеального унтер-офицера. Неделю назад, при формировании он получил подчиненного, солдата Колокольникова, остроносого, медлительного как спирохета, белобрысого паренька, бывшего студента. Такого же новичка, как прапорщик Плахов. В отличие от прапорщика, солдат не суетился, не возмущался, и смотрел на мир из под полупрозрачных и полуопущенных век с некоторым
