описание подходов к бухте Золотой Рог — данные о бухтах, о дорогах и фарватерах. Неизвестный читатель почему-то с особенным любопытством изучал коммуникации советского Дальнего Востока.
Подполковник не заметил, как отяжелели его веки, а книга выпала из рук.
Проснулся он оттого, что кто-то осторожно потряс его за плечо. Сквозь окна лились потоки солнечного света.
— Вставайте, Юрий Юрьевич! — над ним склонился лейтенант Серков. — Вставайте! Уже восемь часов. Гости к нам жалуют.
— Какие гости? Что еще случилось? — Смирнов сел на диване, и его лицо сразу стало озабоченным.
— У нас как будто ничего нового, — доложил лейтенант. — А вот в городе происшествия. У коменданта капитана Нелина даже голос дрожал, когда он говорил со мною по телефону. Сказал, что скоро будет у нас. Просил о срочной встрече с вами…
Подполковник быстро оделся.
— Побриться уже не успею. Иду умываться. А вы, Миша, распорядитесь, чтобы приготовили завтрак на нас и на гостя. А то, наверное, бедному капитану и перекусить некогда.
До приезда коменданта подполковник все же успел побриться и подшить свежий подворотничок.
Пожилой ординарец, которого все звали Степанычем, накрывал на стол, когда в библиотеку быстрым шагом вошли два офицера с капитанскими погонами. У обоих был встревоженный и озабоченный вид.
— Капитан Нелин, комендант Эйзенбурга, — представился большелобый, невысокий военный.
— Капитан Гигошвили, командир реактивной установки “катюша”, — с гортанным акцентом представился тонколицый красавец со щегольскими, маленькими усиками.
— Подполковник Смирнов, лейтенант Серков, — ответил подполковник. И пригласил: — Прошу к столу. Давайте позавтракаем, а тогда и дела лучше пойдут.
— Если бы, — вздохнул капитан Нелин.
После чая, когда Степаныч убрал со стола, подполковник сказал:
— Я слушаю вас, товарищи.
Капитан Нелин заговорил негромким глуховатым голосом.
— Командование уведомило меня о вашей задаче, товарищ подполковник. Поэтому я и докладываю вам первому об активизации диверсионной деятельности фашистского подполья. За одну только прошедшую ночь было совершено пять серьезных фашистских диверсий, не считая злодейского убийства у вас в замке.
— Что это за диверсии? — спросил подполковник.
— Неизвестные обстреляли из автоматов наш патруль. Ранен один боец. Была попытка проникнуть в здание водопроводной станции. Двое диверсантов с взрывчаткой убиты нашим часовым. Местные жители не опознали убитых. В три часа ночи фашистские диверсанты обстреляли окна квартиры Ганса Вернера, антифашиста, бургомистра города. Кто-то насыпал наждаку в подшипники двигателя электростанции, которую мы собирались сегодня пустить. Теперь пуск станции оттягивается на три дня. И, наконец, последняя диверсия — попытка захвата “катюши” капитана Гигошвили. О ней доложит сам капитан.
— Я со своей установкой и одной машиной со снарядами к “катюше” был вынужден заехать в город для ремонта машин. Уже вечером, в темноте, отказал мотор машины с “катюшей”. Он у нас барахлил еще и раньше, поэтому мы отстали от колонны нашего дивизиона. Грузовиком со снарядами я отбуксировал машину в город. Остановились возле кирхи, на городской площади. Я выставил двух часовых, а остальных разместил в соседнем доме. — Капитан пригладил усы, и глаза его стали суровыми. — Перед рассветом я проснулся от автоматной перестрелки. Выскочил на площадь. Оказалось, что кто-то ножом в спину убил часового возле машины со снарядами. Как вы знаете, фашисты давно охотятся за конструкцией снаряда PC. Но тут нападающие просчитались, они думали, что выставлен только один часовой, а их было два. Второй боец, стоявший у самой установки, заметил нападавших, когда они стали снимать брезент с машины, и открыл огонь. В перестрелке трое нападавших убиты.
— Та-ак, — проговорил подполковник. — Пять диверсий в городе и две — в замке! Для одной ночи это многовато.
— Чувствуют, как видно, себя сильными фашистские подонки! — сказал капитан Нелин. — А у меня в комендантском взводе всего двадцать семь бойцов, да и те в основном недавно из госпиталей.
— Не от силы злобствуют наши враги, — сказал подполковник. — Мне кажется, что этот самый вервольфовский штаб, главное логово оборотней, где-то около замка или в самом замке. И теперь фашисты всячески стараются запугать нас, сделать так, чтобы мы покинули замок. А, значит, нам надо усилить бдительность, но не уходить из замка.
— Возможно, — кивнул головой капитан Нелин и раскрыл свою полевую сумку. — Я, товарищ подполковник, вот здесь, на плане города, разместил дислокацию ночных постов. Они будут расположены так, чтобы контролировать основные улицы. Но есть у меня одна трудность.
— Какая?
— Людей не хватает, товарищ подполковник. Прошу помочь вашими бойцами.
— Ну, что ж, это, пожалуй, и можно, и нужно сделать! — подполковник задумчиво погладил подбородок. — Только вы, капитан, дайте мне копию вашей дислокации.
— Этот экземпляр сделан для вас… Есть у нас, товарищ подполковник, еще одна просьба, — капитан Нелин посмотрел на артиллериста.
— Прошу разрешения поставить мои машины во дворе замка. — Капитан Гигошвили встал. — Причина одна — здесь легче обеспечить их охрану, чем в городе. Ящики со снарядами PC можно сложить в какой- нибудь подвал замка. На ремонт машин нам потребуется не больше двух суток.
— Добро. Размещайтесь. Подвалов здесь достаточно, сами выбирайте, какой удобнее. Комнату для ваших людей найдем. Организовать охрану поможем.
К вечеру лейтенант Серков сам расставил и проинструктировал часовых. Снаряды PC были сложены в склепе под часовней. Туда вели две лестницы, одна со двора и вторая сверху, из часовни. Правда, был еще один небольшой склеп с одиноким каменным саркофагом, но он не имел выхода, кроме двустворчатой железной двери, выходящей в основной склеп. Здесь, прямо возле ящиков со снарядами, лейтенант поставил автоматчика. Дверь из часовни закрыли наглухо и сверху завалили тяжелыми скамьями. А в зале, возле часовни, был выставлен второй пост. На третьего часового была возложена охрана второго и третьего этажей. Еще двое автоматчиков были выставлены во дворе.
Перед тем как лечь спать, лейтенант Серков еще раз проверил посты. В огромном здании все было спокойно. Раненые и свободные от дежурства бойцы уже спали. В сводчатых коридорах, еле-еле разгоняя мрак, горели керосиновые фонари “летучая мышь”.
На втором этаже через раскрытые двери соседних комнат в коридор доносились приглушенные голоса. Лейтенант заглянул в полуоткрытую дверь.
В комнате, где размещался обслуживающий персонал госпиталя, не спали только повар Дмитрий Иванович и его помощник сержант Искендеров. Они сидели возле стола, курили и разговаривали.
— Нет, Асад, — бубнил толстяк повар, который до армии работал в одном из столичных ресторанов. — Самая вкусная рыба — это волжская стерлядь. Нежная, жирная, ароматная. Недаром ее до революции архиереи любили. Уж кто-кто, а попы умели покушать.
— А, думаешь, бакинские нефтепромышленники не любили покушать? — как всегда жестикулируя, возражал ему длиннорукий, худой Искендеров. — Еще как любили! Думаешь, они волжской стерляди не пробовали? Жрали, кровососы, и волжскую стерлядь… И все же больше всего они любили наш каспийский кутум под гранатовым соусом. Вот сдохнет фашизм — приезжай ко мне в Баку. Буду угощать тебя, друг, кутумом.
Лейтенант усмехнулся и прикрыл дверь.
Из-за соседней двери доносился звонкий девчоночий голосок. Лейтенант прислушался. Наташа читала раненым.
“Гоголь… “Тарас Бульба”, — узнал он и вздохнул.
Как будто бы совсем недавно он в пединституте участвовал в диспуте об исторической правде и вымысле в этой повести. А после диспута провожал домой однокурсницу Веру… Было это почти пять лет
