приятно!
Проснувшись, я вышел на нашу светлую кухню (занавески мама не успела еще повесить, поэтому пришлось даже зажмуриться), постоял, принюхиваясь… нет, запахи какие-то новые, ни о чем мне не говорят. Налил в чайник из медного старинного крана воды (кран я помнил, часто его вспоминал), поставил на газ. Потянулся — и пошел осматривать квартиру: интересно, как она мне покажется, после долгого отсутствия? Вчера ворвались сюда только поздно вечером, бросили прямо в прихожей вещи.
— Ну… будьте как дома! — устало улыбнулся отец.
И сразу завалились спать — все-таки дорога была долгой и тяжелой. И вот — утро. Наш песик Чапа шел по квартире за мной, — видно, подзабыл, что где здесь находится.
…Я открыл высокую белую дверь в большую комнату… Точнее, эта комната была не большой, а длинной. В раннем детстве (я почему-то это явственно помнил) я любил устраивать в этой комнате тир — причем папа мне говорил, что это не тир, а целый кукольный театр; в дальнем конце комнаты я составлял целые сценки из игрушек, например, сажал в кузов грузовика жирафа и медвежонка, будто они беседуют, или делал из кубиков трон и сажал на него куклу в кокошнике, потом кидал в них мячиком из другого конца комнаты… где теперь все эти игрушки? Ничего не осталось! Мебель была сдвинута в угол, комната была пустой, шаги раздавались гулко. Я посмотрел на отопительную батарею в углу. Когда-то мы с моим однокашником Генкой Лубенцом перестукивались по батарее. Два удара — иду к тебе! Два удара в ответ — иди!.. Как, интересно, он поживает, Генка?.. И что, вообще, произошло в моем классе за два года? Пойму ли, вообще, об чем речь? Не отстал ли? Поговорить, что ли, с Генкой? Я дернулся к батарее, потом застыл… Да вряд ли он помнит наши детские перестукивания — все, ясное дело, уже другое, старое потеряно безвозвратно… Но тут я решительно направился к батарее, поднял с пола отцовский ботинок и два раза стукнул по батарее. И тут же, через секунду, раздались два ответных удара! Гена на месте! Все в порядке, словно я и не уезжал. Честно говоря, это здорово подбодрило меня. Я быстро оделся и пошел наверх.
Однажды Генка, поругавшись с отцом, долго жил у нас. Отец его работал слесарем, но почему-то обязательно хотел, чтобы Генка получил высшее образование и стал врачом, а Генка этого не хотел, что и доказывал своими отметками. Однажды после очередной ссоры Генка пришел со всем своим инструментом к нам, целые дни тяжко вздыхал, выпиливал лобзиком полочки, вешал их, узорчатые, нам на стену. Однажды, помню, очень художественно выпилил из фанеры свою любимую оценку — двойку.
Кстати, подумал я, а не грозит ли что-то подобное мне? Правда, там, где я учился эти два года, я двоек не имел — но учился-то я не совсем в обычных школах: одна высоко в горах, и было в ней всего восемь учеников, во всех классах, а во второй школе учеников было всего девятнадцать. Зато на каждого было по учителю, а это, конечно, хорошо, тут уж и не хочешь, а все поймешь. В последнем месте, на острове, учителя, честно говоря, были отличные и, что самое интересное, были ближайшими друзьями моих родителей, так что мы часто вместе проводили вечера, трепались о том, о сем, в том числе, естественно, и о науках — так что навряд ли я отстал от учебы, скорее наоборот!
Я бодро позвонил в Генкину дверь. Генка открыл, — как всегда, взъерошенный и немного очумелый.
— О, привет! — обрадовался он. — Так это ты стучал?
— Выходит, я! Ну, здравствуй!
Мы крепко обнялись.
— Ну, как жизнь? Что новенького?
Генка посмотрел на меня.
— Ты… снова в ту же школу собираешься?
— А… нельзя? — удивился я.
— Нас… с девятого класса… не всех берут! Латникова, директриса новая… хочет образцовую школу сделать.
— А ты как… остаешься?
— А, я еще не узнавал! — вяло махнул рукой Генка.
— Да-а-а… Ну а с отцом как у вас?
— Тут нормально! — ответил Генка. — Делаем сейчас с ним одну штукенцию — обалдеть!
Ну хоть здесь хорошо! Все-таки добился, чего хотел. Отец Генки был слесарь и одновременно гений — работал в институте медицинской аппаратуры и делал вещи абсолютно удивительные. Последнее, о чем я знаю: вместе с одним академиком они сделали телевизор, вернее, телевизионную камеру, которую можно было проглатывать, — размером с горошину! Больной проглатывал ее — и все его болезни видны были на экране! Отец Генки был гений, но боялся, что Генка будет не гений, и поэтому хотел, чтоб тот шел по другой специальности. Но теперь вроде поладили.
В кухню вошла Генкина мать.
— О, явился не запылился! — мрачно проговорила она. — Где так долго пропадал — в тюрьме, что ли? — Это она шутила.
— В ссылке! — ответил я. Закончив эту остроумную беседу, мы пошли с Генкой в комнату. Там на столе возле верстака кроме обычного инструмента стоял микроскоп и несколько прозрачных стеклянных колпаков.
— О… наукой занялся! — проговорил я, кивая на микроскоп.
— Да… какая там наука! — Генка смутился, даже покраснел.
— А это что? — Я показал на стеклянные колпаки.
— А, это эксикаторы! — небрежно, как бы вскользь проговорил Генка.
— Чего-о?! — переспросил я.
— Да… эксикаторы, — небрежно повторил Геннадий. — А для чего?!
— Ну, чтобы изделия влагу не впитывали… не коробились.
— А где… изделия-то? — Я как ни всматривался в стекло, ничего не видел.
— Да их… только через микроскоп можно увидеть! — уже не скрывая гордости, проговорил он.
— Через микроскоп?! — Я изумленно смотрел на Генку.
— Да… новая заморочка с отцом у нас, — снова как бы небрежно заговорил Генка. — Микроминиатюры. Ну, изделия… которые можно увидеть только через микроскоп. Тут у нас Исаакиевский собор. — Он кивнул на колпак, под которым не было видно абсолютно ничего. — Тут — пароход «Титаник», который утонул, ну, с полной, понятно, внутренней отделкой.
— И с людьми, конечно? — уточнил я.
— Нет. Без людей! — вздохнув, честно признался он.
— Ясно. Ну, может, посмотрим? — Я взялся за микроскоп.
— Нет, нельзя пока. Просохнуть как следует должно! — Генка встал грудью на защиту «Титаника».
— Ну ясно. — Я усмехнулся. — Новый наряд короля?
— Какого еще короля? — обиделся Генка. К счастью, он не был особенно начитан, а то обиделся бы еще больше.
— А зачем эти штуки, которые… фактически нельзя увидеть? — поинтересовался я. Генка обиженно пожал плечами. Мы помолчали.
— Ну, а ты как? — абсолютно равнодушно спросил он.
Я стал плести про свою потрясающую жизнь за эти два года — но взгляд Генки был прикован к стеклянным колпакам. Заскрипела входная дверь, вошел Генкин отец.
— О, путешественник вернулся! — пробасил он. — Всю землю уже объехал или как?
— Да вы тоже, я гляжу, путешествуете… так сказать, в микромир! — Я кивнул на колпаки.
— Ну, до микромира еще не дошли, но — добираемся помаленьку! — проговорил довольный хозяин и обнял Генаху за плечо.
Ну типажи — что отец, что сын! Клепают вещи, которые, кроме них, никто не видит, — и оба безумно довольны!
— Ну, раз хозяин пришел — пошли к столу! — появляясь, сказала Генкина мать.
— Да спасибо, я не хочу! — сказал я.
— То-то ты полчаса уже сидишь! — с присущей ей замечательной тактичностью сказала она. — Один вернулся или вместе с родителями?
