Так что за что меня осуждать-то? И говорить, что я был в состоянии алкогольного опьянения. А подлецы эти, что уже наверняка позвонили мне на работу, что я был в состоянии алкогольного опьянения, подлецы эти совершенно все врут, что я был в состоянии алкогольного опьянения. Потому что когда я у них был, то я еще не был в состоянии алкогольного опьянения. А когда я им потом в состоянии алкогольного опьянения звонил, то они не могут по телефонному проводу видеть - в состоянии я алкогольного опьянения или не в состоянии алкогольного опьянения. А то, что они сказали, будто у меня язык заплетается, так это они тоже по злобе совершенно все врут. Вовсе он у меня и не заплетался, а просто им обидно стало, что я их умней и вроде как их обманул, - вот они и решили со мной разделаться. Эх, и влип же я!
А влип я вот как. И ведь точно - как только я эту водку выпил, то у меня все жжение сразу прекратилось. Но, уж если всю правду до конца говорить, сильно мне захотелось в туалет.
А уж и стемнело. Туалет же этот, будучи самым настоящим сортиром, куда я тогда сразу пошел, около вокзала, мне сразу не понравился. Потому что там было уже темно, потому что уже стемнело, а там свету нету. И мужики заходят, и слышны всякие грубые шутки, которые я не решаюсь повторить, типа того, что... и другие грубые шутки. Я тогда брезгливо тоже там сел и крепко задумался.
Я тогда задумался - что вот же она какая странная жизнь, какие странные все эти ее взлеты и падения. Ну вот кто я был утром? Кандидат на выгон. А кто я есть сейчас? Мудрый работник, блестяще выполнивший ответственное производственное задание, несмотря на все трудности.
А только, видимо, от водки, что ли, или от предчувствий, а что-то мне вдруг стало очень страшно. Вода потому что рычит там, гудит подо мной. И страшно, во-первых, и как сама вода гудит, а вдобавок мне еще и видение - а что, думаю, вдруг да какая подводная рука да как сейчас меня хватит снизу!
Быстренько я свое болезное дело справил - и наружу.
И вот тут-то меня и хватило кирпичом по башке! Да чем же ты подтерся-то, гад?! Ты ж Договор пустил в эту страшную, рычащую воду!
Аж и застонал я, покрывшись мелкой испариной, и сразу бросился звонить в этот пригородный теплично-парниковый бардак. А там мне сообщают, что я, дескать, пьяный, что я обманом подсунул тов. Начальнику на подпись бумагу, которую он, не будучи еще окончательно введен в курс дела, подписал. И опять, что я-де был в нетрезвом состоянии и что, значит, уже бежит-катится на меня в родное учреждение капитальная телега за двумя подписями свидетелей.
- С Норильска, что ли, эти ваши ворюги-свидетели, - лишь огрызнулся я и бросил трубку, предварительно обложив их, за неимением другого оружия бороться со свинцовыми мерзостями жизни, густым матом.
Ну, а дальше? Дальше что? Дальше - что мне терять? Меня же все еще беляшная интоксикация яда грызла, поэтому я тогда - еще водки с солью. Короче говоря, упал я на улице, но привозят, слава богу, не в вытрезвитель, а в неотложку. А там врач Царьков-Коломенский, вот честное слово, не совру, сам еле на ногах держится, толстый, бородатый, как кот, и урчит:
— Как только тебя семья терпит! Из-за вас вот таких семьи разрушаются!
— Ах ты хряк! Сам косой вдугаря, а туда же! – не стерпел я, блюя. Ну и оттуда на меня тоже телега поехала.
А сейчас я и сам собственной персоной качу. Не то вслед за ними, не то - вперед... Вот так-то, сынок!
Говоривший открыл глаза, закрытые от волнения в самом начале рассказа, и обнаружил, что зал ожидания почти пуст. Исчезли бабы с мешками, девки с чемоданами, мужики с бабами, и гражданин с газетой ушел, и лишь татуированный юноша сладко спал, положив свою кудлатую голову на круглый кулак.
— Эй, кент! - тряхнул его рассказчик.
— Ну ты чо, ну ты чо? - забормотал во сне юноша.
- Вставай! Вставай!
Появилась строгая уборщица.
— Чего разорались, бичи? - крикнула она, гордо опираясь на высокую швабру.
— Мы... мы ничего, - оробел мужик. - Мы электричку ждем. До Кубековой.
— До Ку-бековой! - сардонически усмехнулась уборщица. - Давно ушла ваша электричка до Кубековой, освобождайте помещение, я мыть буду.
— А мы, - еще пуще оробел мужик. - Мы, можно, тетенька, следующую подождем?
— А следующая, племянничек, - ехидно сказала баба, - будет утром, следующая ваша электричка до Кубековой.
— Ну и ничего, а мы до утра, - предложил мужик.
— А вот этого ты не видел?
И баба показала мужику обидный шиш. Проснулся гитарист.
— А ну, что за шум! - гаркнул он. - Ты что, бабка, нас заколебала совсем? Щас как дам по кумполу!
— Я, я милиционера позову, - завизжала, отступая, эта пожилая женщина.
— Не надо, ой не надо милиционера! - вскрикнул мужик, как раненый.
— Это точно ты говоришь, батя, - снисходительно согласился юноша. - Милиционер нам вовсе ни к чему. По
шли отсюда, батя.
— А куда?
— Да куда-нибудь пошли. Куда-нибудь придем.
— Но куда ж все-таки?
— Да... пойдем споем... отчего деньги не водятся.
- Ну, идем, - сказал мужик.
И они куда-то пошли.
Однажды в ресторан 'Север' забрел оборванец. Открылась дверь, и в вестибюле появился гражданин, которому здесь появляться явно не следовало бы. Драный пиджачок неопределенного цвета, бумазейный свитер, ботиночки с обгрызанными шнурками, немыслимые брюки.
Не место, и он сам мог бы это понять, если б имел хоть каплю здравого разума.
Потому что в ресторане 'Север' росли кадочные пальмы; рок-ансамбль исполнял по вечерам популярные мелодии, а за чистыми столиками хорошие люди в чистом кушали вкусные и дорогие вещи.
Не следовало бы. Конечно, не следовало. Ну, проголодался. Это понятно, не ты один. Так и шел бы куда-нибудь - в пельменную, пирожковую или на колхозный рынок. Зачем ты сюда-то приперся?
Швейцар товарищ Корольков был очень строгий человек. Мало того - он был очень важный человек. Он был очень крутой человек. Если он ласково говорил ханыге: 'Ты куда же это, японец, лезешь без галстука', то ханыга мгновенно рвал когти, ибо твердо знал: ничего путного ему от швейцара после таких слов ждать нечего.
Строгий человек! Даже тогда, когда он приобретал пьяницам выпивку за их же кровные, лицо его сохраняло гордую неприступность. Чистый адмирал, а не швейцар! Адмирал швейцарской гвардии товарищ Корольков. Он, кстати, как адмирал Нельсон, был одноглазый.
Вот. Единственным своим глазом адмирал Корольков с изумлением и ужасом смотрел на вошедшего. Неужели несчастный не знает, какая горькая участь ожидает его, если он попытается проникнуть в заведение общепита первого разряда в таком виде?! Совершенно не важно, что на улице день и главное гуляние еще не началось. Ведь тут хорошие люди кушают, а также могут быть иностранцы, потому что развился туризм.
Корольков хотел сказать: 'Ты куда?', но оборванец его опередил.
— Места есть? - спросил он.
