К моменту начала трудов над романом театральный мир был изучен уже основательно? Все таки не чуждый вам вид искусства. Или пришлось с головой уходить в тему? Кто-нибудь консультировал? Что вызвало особенные трудности? Вы сами какой театр из московских предпочитаете?
Я изучил эту поляну по той же методе, по которой прежде — быт северных раскольников, историю корсаров или мир «крадущихся». Сначала прочитал всё, что можно было прочитать. Потом поговорил с театральными людьми — что важно, с людьми, не только его знающими, но и умеющими формулировать, что вообще-то у них там редкость. Полазил, конечно, по старым театральным зданиям сверху донизу… А любимый мой театр — РАМТ. Кто не видел «Берег Утопии» — всем смотреть.
Если бы вместо «Весь мир театр» был написан «узбекский роман», как планировалось вначале, что сыграло бы в нем роль фандоринской пьесы? Или бы ее вообще не было? Насколько «параллельна» история, произошедшая с Фандориным в «ВМТ», тому, что должно было случиться с ним в ненаписанном романе о проведении расследования в Бухарском ханстве?
История совпадает только функционально — Эраст Петрович все равно был бы идиот, который из-за беса в ребро втрескался в актерку. Но многое из придуманного осталось за бортом. Поэтому я, наверное, все-таки сделаю роман про Близкий Восток и про кино. Если в ближайшие пару лет ситуация с Узбекистаном не исправится, попробую перенести действие в Баку, хотя там, конечно, тональность и история выйдут совсем другие.
Отличались ли трудности, которые вы испытывали при написании «Весь мир театр» от проблем, возникавших в ходе творения «Азазеля»? Я имею в виду не фактуру к роману, а исключительно литературно-профессиональную составляющую. Быть может в первой книге было с избытком эмоций и сюжетных ходов, но не всегда находились нужные слова? Или сейчас слишком много времени приходится уделять уже существующей биографии героя?
«Азазеля» я писал совсем в другой жизни. Урывками, с азартом. Это было как в чужой сад за яблоками слазить. С тех пор всё переменилось. Главная моя проблема — пропало ощущение самоволки. Как я ни исхитряюсь относиться к писательству не как к работе, после стольких лет всё равно накопилась куча профессиональных и технических приемов, которые, с одной стороны, помогают, а с другой — связывают по рукам и ногам.
Совершали ли вы, как автор, ошибки, которые не допускаете сегодня?
Да, конечно. В первых трех романах очень много дилетантского. Зато теперь всё такое профессиональное, что иногда пальцы сами лупят по клавиатуре… Потом, правда, я такие пассажи стараюсь выкинуть.
Вы начинаете писать уже имея на руках подробный план произведения?
Технология у меня такая. Сначала Идея. Потом План. Потом Сценарий. Потом Текст.
Некоторые мои знакомые критиковали «Весь мир театр» за недостаточную «детективность» сюжета, предсказуемость и чрезмерный перевес в сторону любовной линии. Что касается меня, то мне все понравилось. Особенно подробная анатомия чувств главных героев. Уже не в первой и, надеюсь, не в последней книге Вы даете читателю возможность смотреть, слушать, чувствовать, анализировать мир глазами, ушами, телом и сознанием женщины. Просто иногда создается впечатление, что Вы, как герой одного голливудского фильма, знаете, что думают и чего хотят женщины. Во всяком случае, внешне — со стороны — выглядит, что это дается Вам легко, но, на самом деле, легко ли Вам дается создание взгляда на мир глазами лучшей половины человечества? И, если это конечно не секрет, как Вы настраиваетесь на такую волну мироощущения?
Здесь нет ничего удивительного. Я знаю женщин намного лучше, чем мужчин, потому что всегда, с детского сада, интересовался противоположным полом гораздо больше. О мужчинах же я могу судить главным образом только по себе самому. Женщины (прошу прощения у маскулинистов за неполиткорректность) настолько милее, интересней, смешней и симпатичней! В каком-то из моих романов уже не помню кто говорит: мужчины годны лишь, когда нужно что-то сломать или построить. Прибавлю еще во имя справедливости: когда надо что-то придумать или изобрести. Полезные, конечно, существа, кто спорит. Но любят ведь не за полезность.
У всех предыдущих фандоринских романов был свой определенный «поджанр» — конспирологический, шпионский, герметичный и т. д. В случае с ВМТ ничего «официально» не указано. Слышал две версии — «театральный детектив» и «любовный детектив». Можете прояснить? Или Вы намеренно решили отказаться от жанровой разбивки последующих частей сериала?
Театральный, конечно. Во всех смыслах.
Как вышло, что персонаж ВМТ стал Девяткиным? По названию переулка рядом со Сверчковым?
Отчасти. Я там, бывает, гуляю. Люблю этот сегмент Москвы.
Отдельным увлекательным занятием было разгадывать лица каких реальных актеров или других известных лиц изображены на иллюстрациях «Весь мир театр». Конечно, не буду Вас просить перечислить кого Вы имели в виду сами, но может быть Вы хотя бы можете сказать, в каждом ли случае есть только один прототип или их может быть несколько? Ну, и все же спрошу на всякий случай: не могли бы Вы открыть, кто является прототипом Элизы?
Поскольку мы с Игорем Сакуровым сотрудничаем дистанционно (он ведь живет в Ярославле), я обычно называю ему для пояснения типажности имя какого-нибудь актера или известного человека, чье лицо легко найти в интернете. Игорь рисует, потом убирает черты явного сходства. С кого же у нас начиналась Элиза? Кажется, с молодой Марины Нееловой, а потом прошла изрядную трансформацию.
