охотно шли на это, поскольку журнальная публикация гарантировала успех будущего книжного издания. Но чтоб отдельной книгой издавать журнальный вариант — такого в истории мировой литературы еще не наблюдалось. Бумаги в издательстве не хватило?
Неужели непонятно, что в словах «печатаем журнальный вариант» звучит скрытая издевка: бедный автор (в данном случае — Аксенов) написал какую-то муру, а в журнале (в данном случае — «Караван историй») гламурные дамы привели рукопись в божеский вид, и теперь благодарный автор прижимает к груди этот самый журнальный вариант и слышать не желает об издании книги в первозданном виде. Я решил провести самостоятельное исследование — может, найду, откуда взялась эта тарабарщина? Меня запугивают авторским правом и издательской тайной, поэтому еще раз подчеркиваю: оперирую только книгой «Таинственная страсть» издательства «Семь дней» и номерами журнала «Коллекция. Караван историй». Все это можно найти в свободной продаже.
Итак, в № 2 журнала (апрель — май 2008 года), где началась публикация «Таинственной страсти», под аксеновским заголовком значится: «Отрывки из романа». В номере третьем (июнь — июль 2008 года) — «Журнальная версия». (Ну, на мой взгляд, «отрывки из романа» — это больше соответствует действительности, а в «журнальной версии» звучит некоторая претензия, но можно и так.) В № 4 (август — сентябрь 2008 года) читаем: «Публикуется в авторской редакции. Журнальная версия». В № 1 (февраль — март 2009-го) — новое пояснение: «Журнальная версия. Публикуется в авторской редакции». Вот, наконец- то правильная формулировка. Она встречалась в советских журналах, когда автор хотел показать, что не редакция его кромсала, а он сам выбрасывал куски из книги, чтобы влезть в журнальное прокрустово ложе.
Ну что ж, так могло быть, все это время шла интенсивная работа с автором, и вот — нашли приемлемый для обеих сторон компромисс. Но в версии «Каравана историй» присутствует одна десятая, в лучшем случае одна пятая аксеновского текста, вышедшего в издательстве «Семь дней». Для какого же другого таинственного журнала готовился журнальный вариант объемом в 589 страниц, как в книге? Ни хрена не понимаю. И потом, и в апреле — мае 2008 года, и в феврале — марте 2009 года, а точнее, с 15 января 2008 года Аксенов в коме, лежит в Склифе, потом в Бурденко. Спрашивается, где и как редакция работала с автором?
На протяжении всей статьи у меня повторяется: «мне рассказывали, мне говорили, я знаю», но, может, все это глупая самонадеянность? И от меня сокрыто существо дела? Может, в какой-то теплый вечер 2008 года Аксенов очнулся, осмотрелся, дождался последнего медицинского обхода, потом встал, отключил себя от всех проводов и датчиков, каким-то чудесным образом выкрутился из капельницы, оделся, спустился вниз, позвонил из уличного автомата домой какому-нибудь редакционному работнику, поймал такси, приехал в издательство, куда все уже подтянулись, взял стило, твердой рукой почеркал страницы своей рукописи, подписался, успел вернуться в институт Бурденко до утреннего обхода врачей, подключился ко всем датчикам и капельницам и опять ушел в кому?
Если все происходило именно так, то приношу глубочайшие извинения руководству издательства и журнала за свои мелочные придирки.
Глава десятая Мы, подаксеновики
АЛЕКСАНДР КАБАКОВ: Как ты считаешь, можно ли нам здесь, в этих разговорах, распускать сплетни и выдавать чужие тайны?
ЕВГЕНИЙ ПОПОВ: Вся литература — это сплетни.
А.К.: Мне плевать на литературу, если речь идет о человеческих, джентльменских принципах. И обнародовать то, чем с тобой поделились в ходе пьянки, например, не следует.
Е.П.: Это правильно, нельзя без разрешения.
А.К.: Да, но, с другой стороны, со мною не поделились, не сказали по секрету — просто сказали, как сказалось. Не совсем были мы трезвыми, трепались… Короче говоря, речь идет о сравнительно молодом, но очень популярном писателе революционного толка.
Е.П.: А-а, догадываюсь, о ком ты. С Горьким его еще сравнивают по глупости сравнивающих.
А.К.: По-моему, молодой писатель Горький писал гораздо хуже.
Е.П.: Ну и что тебе сказал пьяный — мы ведь тоже сейчас… немного, да?.. ну — писатели же… — и что тебе сказал этот молодой писатель?
А.К.: Сидим мы с ним в городе Каире…
Е.П.: Хорошее место для русских писателей.
А.К.: А писателям русским все равно, где водку жрать, абсолютно, мы с ним же однажды до этого пили водку в городе Нью-Дели…
Е.П.: Какая у вас интересная жизнь, у писателей.
А.К.: Да, сидим, и вдруг сделалось у него лицо совершенно серьезное…
Е.П.: Это из советского романа: «сказал, посерьезнев»…
А.К.: Посерьезнев, да, и обратившись ко мне «дядя Саша», как он стал меня с некоторых пор называть…
Е.П.: Ты сейчас расскажешь эту историю?
А.К.: Нет, какая история, просто он спросил: «Как мне называть вас?» — «Не знаю, ну, Александр Абрамыч». — «Что-то мне как-то не… не в дугу…»
Е.П.: Он правильный нашел ход, и меня он называет «дядя Женя»…
А.К.: Я говорю: «Ну, называй дедушка», — «Ну какой дедушка, не-не-не… а можно я буду вас называть дядя Саша?» — «Можно, конечно…» И вот он говорит: «Дядя Саша, а скажи мне…» — он, начав называть «дядя Саша», правильно перешел на «ты»…
Е.П.: Правильно перешел, чувствует стиль.
А.К.:…а скажи мне, вот я сейчас в своем поколении… я такой же, как Аксенов был в своем?» То есть он еще как-то обозначил… не популярный, и не знаменитый, а влиятельный, что ли, или что-то в этом роде, не помню…
Е.П.: Ух ты!
А.К.: Причем он серьезный такой сидит… В номере у него сидели, и еще двое молодых писателей были, не буду их называть, они не имеют отношения к предмету нашего с ним разговора и даже, кажется, не слышали его вопроса… И тут я все понял.
Е.П.: Ну и что же ты понял?
А.К.: А понял, что вот пацану немного за тридцатник, он сильно младше моей дочери, а для него важно было бы быть Аксеновым своего поколения, понимаешь? То есть аксеновская судьба для него как бы образец.
Е.П.: Я так думаю, что сейчас он не стал бы выкручиваться и говорить — мол, я просто спросил, за спрос денег не берут.
А.К.: Он нормальный человек. И, думаю, признал бы, что высказал мечту. Мечта, мечта — то, что многим пишущим снится: быть Аксеновым своего поколения. И я ему ответил честно…
Е.П.: Что же ты ему ответил?
А.К.: Честно, но уклончиво. Я не хотел его обижать и расстраивать, но не хотел его и авансировать и потому ответил как-то уклончиво: а вот, говорю, как ты думаешь, Дима Быков — Евтушенко своего поколения? Тут мы с ним сильно, но необидно засмеялись и налили египетской водки. По сто египетских фунтов литровая бутылка и еще искать надо, в какой-то тайный магазин бегать — они ж мусульмане… Выпили, и как-то так сошло это на нет.
Е.П.: Интересно, а почему бы, например, ему не спросить: как ты думаешь, дядя Саша, я не Солженицын ли своего поколения?
А.К.: Это очень серьезная тема…
