– Лезу, царевна, лезу. – Шорох и лязг. – Эх, не выдавай. Владычица Небесная.
В каменной трубе зашумело, завыло, и фон Дорн понял, что с потолка ему на голову сейчас свалится кремлевский жилец. Вот тебе и второй этаж!
Едва метнулся за угол, как в подземелье загрохотало, и тут же раздался ликующий вопль:
– Живой! Братцы, живой!
Это известие капитана совсем не обрадовало, тем более что вслед за радостным воплем последовал другой, грозный.
– А ну давай за мной! Не расшибетесь, тут покато!
Забыв об осторожности, мушкетер со всех ног кинулся в обратном направлении. Пока бежал, еледуя всем зигзагам и поворотам, из проснувшихся подслухов долетали причитания и крики.
Женский, визгливый:
– Тати во дворце! Убивают!!!
Детский, любопытственный:
– Пожар, да? Пожар? Мы все сгорим?
Басисто-начальственный:
– Мушкетерам встать вдоль стен, за окнами смотреть, за подвальными дверьми!
Ай, беда! Теперь из погребов не выберешься – собственные солдаты и схватят.
Сзади гремели сапогами жильцы, совсем близко. Поймают – на дыбе подвесят, чтоб выведать, для кого шпионил. Хуже всего то, что ясно, для кого – матфеевский подручный. То-то враги Артамона Сергеевича, Милославские с Галицким обрадуются!
Бежать в дровяной чулан было нельзя – там у дверцы наверняка уже стоят. Делать нечего – повернул от развилки в другую сторону, в узкий проход, куда прежде не забирался. Терять все равно было нечего.
Сапоги жильцов простучали дальше – и то спасибо. Фон Дорн на цыпочках, придерживая шпагу, двигался в кромешной тьме. Свеча от бега погасла, а снова зажигать было боязно.
Зацепился ногой за камень, с лязгом упал на какие-то ступеньки. Услышали сзади иль нет?
– Ребята! Вон там зашумело! Давай туда!
Услышали!
Корнелиус быстро-быстро, перебирая руками и ногами, стал карабкаться вверх по темной лестнице. Ход стал еще уже, стены скрежетали по плечам с обеих сторон.
Головой в железной каске капитан стукнулся о камень. Неужто тупик? Нет, просто следующий пролет, надо развернуться.
Миновал еще четырнадцать ступеней – железная дверка. Заперта, а вышибать нет времени.
Снова пролет, снова дверка. То же самое – не открыть.
Выше, выше. Быстрей!
Вот ступеньки и закончились. Карабкаться дальше было некуда. Жильцы до лестницы еще не добрались, но скоро доберутся.
Всё, конец.
Он заметался на тесной площадке, беспомощно зашарил руками по стенам. Пальцы задели малый, торчащий из стены штырь. Что-то скрежетнуло, крякнуло, и стена вдруг уехала вбок, а из открывшегося проема заструился мягкий лучистый свет.
Не задумываясь о смысле и природе явленного чуда, Корнелиус ринулся вперед. Проскочил комнатку со стульчаком (никак нужник?), потом помещение побольше, с бархатным балдахином над преогромной кроватью, вылетел в молельню.
Множество икон, на золоченых столбиках горят свечи, а перед узорчатым, инкрустированным самоцветами распятием стоит на коленях бородатый мужик в белой рубахе, жмется лбом в пол.
Услыхал железный грохот, подавился обрывком молитвы. На капитана обернулось застывшее от ужаса лицо – пучеглазое, щекастое.
– Воренок, – просипел великий государь Алексей Михайлович. – За мной пришел!
Пухлой, в перстнях рукой царь ухватил себя за горло, зашлепал губами, а из толстых губ несся уже не сип – сдавленное хрипение.
Надо же случиться такой незадаче – испугал неожиданным появлением его царское величество! Кто же мог подумать, что тайный ход выведет в государев апартамент?
Корнелиус кинулся к монарху, от ужаса позабыв русские слова.
– Majestat! Ich…[16] Алексей Михайлович икнул, глядя на завешенное белым лицо с двумя дырками, мягко завалился на бок.
Беда! Лекаря нужно.
Из молельни капитан выбежал в переднюю, срывая на ходу маску. В дверь торопливо застучали – Корнелиус шарахнулся за портьеру. Постучали еще, теперь настойчивей, и, не дождавшись ответа, вошли: трое в белых с серебром кафтанах – комнатные стольники, за ними еще дворяне, некоторые в одном исподнем.
– Государь! – загудели разом. – В терем злодей пролез! Пришли оберегать твое царское величество!
Оберегателей набилась полная передняя – многим хотелось перед государем отличиться. Когда капитан потихоньку вышел из-за портьеры, никто на него и не глянул.
В вестибюле (по-русски – он назывался сени) на Корнелиуса налетел окольничий Берсенев, жилецкий начальник.
– А ты тут что? И без тебя радетелей полно! Иди к своим мушкетерам, капитан! Твое дело – снаружи дворец охранять! Гляди – чтоб мышь не проскользнула!
Второй раз фон Дорну повторять не пришлось. Он поклонился окольничьему и деловитой рысцой побежал вниз – проверять караулы.
Едва дотерпел до смены – когда копейщики пришли и встали в караул вместо мушкетеров. Будет что рассказать Артамону Сергеевичу! Конечно, не про то, как по оплошности ввалился в царские покои, об этом боярину знать незачем – а про коварство Галицкого. Вот каких женишков вы приваживаете, экселенц!
Но канцлера дома не оказалось – на рассвете прибежал дворцовый скороход звать Артамона Сергеевича по срочной надобности к государю. Что ж, рассказать о князе Василии Васильевиче можно было и арапу.
Свои хождения по теремным подвалам Корнелиус объяснил служебным рвением. Мол, решил проверить, не могут ли злые люди пробраться в терем через старые погреба, да по случайности и набрел на слуховую галерею.
Иван Артамонович слушал, смежив морщинистые коричневые веки, из-под которых нет-нет, да и посверкивал в капитана острым, проницательным взглядом. Не удивлялся, не возмущался, не гневался. Спокойно внимал всем ошеломительным известиям: и про амур князя с царевной Софьей, и про обидные васькины слова об Артамоне Сергеевиче, и про намерение любовников помешать матфеевским замыслам.
Начинал Корнелиус возбужденно, но мало-помалу сник, не встретив в дворецком ожидаемого отклика.
Дослушав до конца, Иван Артамонович сказал так:
– Про царевнин блуд с Васькой Галицким давно известно. Понадобится Ваську из Кремля взашей – Артамон Сергеевич скажет государю, а пока пускай тешатся, дело небольшое. Помешать боярину Сонька с Галицким не смогут, руки коротки. А что князь про Александру Артамоновну худое говорил, так это пустяки. Боярин за него, паскудника, свою дочь выдавать и не думал никогда. Про князя мы знаем, что он Милославским служит. Артамон Сергеевич его нарочно к себе допускает; чтоб Васька думал, будто в доверие вошел.
Получалось, что ничего нового Корнелиус арапу не сообщил. От этого капитану следовало бы расстроиться, но весть о том, что боярин Сашеньку за князя выдавать не думает, сполна искупила разочарование.
Взглянув на залившегося румянцем фон Дорна, Иван Артамонович покряхтел, повздыхал и вдруг
