объединяло этих двоих меж собою и отличало от прочего рода людского, но что — этого Курт определить не мог. Три года назад ему случилось свести знакомство со следователем, необъяснимым чутьем умевшим выделить из толпы вот таких, отличных от других людей и зачастую оказывающихся вовсе не людьми, но и тот не умел разъяснить, как и по каким приметам узнавал это. Просто было —
— И сам Ян Ван Аллен, — продолжил тот. — Надо же.
— Вижу, я среди вашего брата личность известная, — хмуро отозвался охотник, приподняв лук еще чуть выше. — Что тебе нужно?
— Поговорить.
— Полагаешь, есть о чем?
— Не с вами, — возразил тот, кивнув на Хагнера. — Мне с моим сыном.
— Думаешь? — мстительно усмехнулся Ван Аллен. — Посмотри на него. У него в руке железный штырь, которым он пару минут назад уложил одну из твоих тварей. Ты в самом деле считаешь, что он кинется тебе на шею?
— Просто эта глупая девчонка вместе с вами заморочила ему голову, — уверенно произнес тот. — Пройдет время, и он уразумеет, что к чему.
— Эта девчонка моя мать, — заговорил Хагнер, явно позабыв все наставления, данные ему майстером инквизитором и иже с ним — голос дрожал от злости. — Следи за словами. Довольно того, что ты убил ее.
— Ты не такой, как она, — оборвал его тот. — Не такой, как все они; ты такой, как я. Моя плоть и кровь, и я знаю, что ты всегда нутром это чуял. И я когда-то это познал на себе.
— Я — не такой, как ты.
— Да полно тебе. Ты же всегда знал, что ты другой, и сейчас это знаешь. Боишься просто, потому что меня не было рядом, и никто тебе не мог рассказать, что за жизнь тебе определена. Просто не знаешь еще, кто ты такой.
— Я человек, — коротко ответил Хагнер, и тот покривился:
— Все это пустые слова. И люди тоже держатся своих — крестьяне живут в обществе крестьян, солдаты знаются с солдатами, монахи с монахами, а твоя жизнь рядом с тебе подобными. Со мной. И эти — они не сумеют тебя удержать, если только ты сам захочешь уйти. Я положил ради тебя столько сил, потерял всех, но жалеть об этом не стану, если ты выбросишь эту дурь из головы и уйдешь со мной. Ты просто еще дитя и не понимаешь всего, лишь повторяешь то, чего наслушался от других, а они просто хотят поломать тебя, подчинить; посмотри на себя — что они с тобой сделали? нацепили ошейник, точно на ручную собачонку!.. Образумься, Максимилиан. Не знаю, что забил тебе в мозги этот инквизитор, но против крови не пойдешь, а кровь в тебе моя.
— К сожалению, — согласился Хагнер. — Но кто тебе сказал, что ты можешь выбирать за меня мою жизнь?
— А кто ж тогда? — покривился в улыбке тот, кивнув на людей вокруг. — Они? У тебя нет с ними ничего общего. Ты другой, ты не из их рода, не из их бытия. Они тебе никто.
— Как и ты.
— Я твой отец.
— А я все ждал, повернется ли у тебя язык это произнести, — с ожесточенным презрением усмехнулся Хагнер. — Отец — это тот, кто рядом, когда он нужен, кто заботится, защищает, тревожится о тебе и радуется за тебя. А где ты был пятнадцать лет? Когда меня мешали с грязью, потому что ты решил исчезнуть — где ты был? Когда нам пришлось бросить все и уйти в никуда? Где ты был, когда мать не спала ночами, оберегая меня? Когда мы оба горбатились, как ломовые лошади, чтобы не сдохнуть с голоду — где ты был? Там же, где и был бы до сих пор, если бы я не перенял от тебя твоей звериной сути, и не смей говорить мне о крови, потому что — да, с ней не поспоришь, и на тебе, сукин сын, кровь моей матери.
— Эта…
— Не смей, — осадил Хагнер недобро. — Не смей продолжать. Ты и без того сказал слишком много. Ты все еще здесь? Все еще ждешь чего-то? Ждешь от меня ответа? Ты его получишь. Я покажу тебе кое- что, — кивнул он, наклонившись к полу, а когда распрямился, на человека у порога уставились четыре стрелы, вложенные в заряженный арбалет, до сих пор лежащий у покосившейся баррикады. — Как тебе такой ответ?
— Макс, — остерегающе произнес Курт, и тот, зло стиснув зубы, сжал палец на спуске.
Как ладить со сложной механикой столь необычного оружия, Хагнеру было неведомо, и стрела сорвалась лишь одна; стальной снаряд с расстояния в четыре шага, пропоров толстую овчину, просто исчез в теле, со звучным чмоком войдя в живот. Человек на пороге покачнулся, схватившись ладонью за косяк, глядя на все еще смотрящее в его сторону оружие оторопело и неверяще.
— Вот черт… — пробормотал Ван Аллен во внезапной тишине, и, словно очнувшись, рывком вскинул лук.
Стрела ушла в пустоту, со свистом вылетев в открытую дверь.
Неизвестно, мог ли ждать подобной выходки Максимилиан-старший, был ли готов к такому развитию событий, однако его оторопь длилась меньше, чем растерянность его противников, чем ошеломление самого Хагнера. Уже когда тетива лишь только срывалась с пальцев, стало ясно, что охотник промахнется: раненый человек у двери одним движением стряхнул с себя свое немудреное одеяние, и человека не стало.
Это было лишь чуть похоже на то, что довелось видеть минувшей ночью в отдаленной маленькой комнате; все было так же и не так. Он словно взорвался изнутри, точно бы и впрямь вывернувшись наизнанку, и оттого почудилось на миг, что зверь на пороге просто явился ниоткуда. Курт выхватил арбалет из пальцев Хагнера и, вскинув руку, спустил оставшиеся три стрелы разом, не надеясь попасть и не слишком разочаровавшись, когда и они тоже, прошив воздух, исчезли в снежной темноте. Засевший в теле стальной снаряд выскользнул прочь, загремев по обломкам досок, и возникший в нескольких шагах впереди волк уже знакомым сильным толчком взвился в воздух, покрыв одним прыжком половину трапезного зала.
Ван Аллен отшвырнул лук, выдернув клинок, и Курт, бросив арбалет на пол, тоже обнажил меч, пытаясь угадать следующее движение оборотня: не остановившись, тот прыгнул снова — прыгнул, не нападая, оказавшись за их спинами, на лестнице ко второму этажу, и спустя долю мгновения темная туша исчезла и оттуда, мелькнув где-то слева. Стремительность вожака и впрямь не шла ни в какое сравнение с неуклюжими, нескорыми движениями его собратьев, и теперь, не скованный прежде мешавшими ему сугробами, он словно летал по тесному залу. С каждым новым прыжком взгляд все хуже поспевал следом, все хуже улавливал эти движения, и когда оборотень оказался позади фон Зайденберга, тот не сумел развернуться вовремя, успев лишь отпрянуть в сторону. Бруно, стоящий в двух шагах от рыцаря, метнулся вперед; от удара его широкого тесака волк увернулся, снова взвившись в воздух, оттолкнулся от стойки и прыгнул снова, приземлившись между Куртом и Хагнером.
Проверять, насколько верны его догадки, намерен ли продолжить Максимилиан-старший свои попытки образумить отпрыска или предпочтет избавиться от него, Курт не желал, и через недочеловеческие кости оборотня на полу он перемахнул прыжком едва ли менее изрядным, чем сам зверь, оказавшись перед самой пастью. Удар в голову прошел мимо, и кромка лезвия лишь срезала клочок жесткой гривы на зашеине, когда тот отпрыгнул снова, уклонившись от выброшенного навстречу тесака и походя успев хватануть Бруно за руку. Помощник отпрянул, поскользнувшись на полуразложившихся останках под ногами; широкий клинок, выбитый из ладони, отлетел на стойку, с грохотом проехавшись по оттертому дереву и оставшись лежать у дальнего края. Охотник невозможно вывернулся, едва не споткнувшись о Бруно, и ударил просто, наотмашь, прочертив острием клинка короткую полосу поперек мохнатого плеча.
Волк сбился с движения лишь на миг, даже не обернувшись и не издав ни звука, и продолжил прыжок, упав всей тяжестью огромного тела на рыцаря. Фон Зайденберг запрокинулся на спину, выронив меч и с оглушительным хрустом ударившись головой о перила лестницы; Курт бросился вперед, перепрыгнув через помощника, однако охотник успел первым — железное полотно его клинка вошло в загривок. Удар хорошо отточенного железа погасила жесткая, словно проволока, спутавшаяся мокрая шерсть и толстая шкура, и все же длинная полоса пролегла поперек, тут же разведясь широкой алой улыбкой.
Зверь взрыкнул, рывком обернувшись, и Ван Аллен едва успел отскочить назад, оставив в его зубах хороший клок свитера. Зажатый меж стойкой, съехавшей на сторону баррикадой и деревянным щитом с
