особой надобности бегал по ротам.
О предстоящем марше Петру сообщил Арсен Сандунян, повстречавшийся ему невдалеке от конторы совхоза, где размещался штаб батальона.
Узнав Петра еще издали, Арсен поставил на землю цинковые ящики с патронами, которые нес из склада вместе с другим, незнакомым Петру бойцом, широко раскинул руки и быстро пошел навстречу.
— Дай я тебя обниму, — охрипшим от волнения голосом кричал он, приближаясь и не спуская с Петра блестящих черных глаз.
Они горячо расцеловались. Петро схватил Арсена еще раз в объятия, крепко стиснул.
— Ох, осторожней! — вскрикнул Сандунян. — Рука… Болит еще.
— Зябыл, забыл, друг, прости, — поспешно произнес Петро. — Действует рука?
— Медведь! Отъелся на курсантских харчах, — добродушно ворчал Арсен, легонько потирая раненую руку. — Ого! Ты уже младший лейтенант! Прошу прощения за фамильярность.
— Давай не будем.
— На радостях не заметил.
— Что за беготня? — спросил Петро, оглядываясь.
— Ночью снимаемся.
Арсен понизил голос, недовольно махнул рукой бойцу, который звал его, и сказал:
— Фронт где-то прорван. Вяткин слышал.
— Василий Васильевич Вяткин? Жив?
— Жив. Парторгом по-прежнему.
— А как Марыганов? Как командир взвода?
— Марыганова немножко царапнуло. Воюет… Моргулиса эвакуировали. Ногу оторвало.
Сандунян торопился и не мог рассказать обо всем, что интересовало Петра.
— Первый взвод, Петя, вон там, — показал он рукой. — Видишь постройки под черепицей? В нашей роте будешь. Комвзвода на марше при бомбежке убило. Я побегу. Увидимся…
Улучив минутку, когда капитан Мочула заскочил в штаб, Петро доложил ему о прибытии.
Капитан взглянул на него отсутствующим взглядом и, налегая грудью на стол, повелительно крикнул в соседнюю комнату:
— Связной! Командира хозвзвода ко мне! Быстрей!
— Разрешите подразделение принимать? — мягко напомнил о себе Петро.
— Что? Какое подразделение? Да-а… Рубанюк? Звонили из полка. Принимайте! Через час доложите командиру роты о готовности к маршу. Все?
— Пока все.
Петро шагнул к двери, но капитан окликнул его:
— Погоди-ка, младший лейтенант. Раньше воевал?
— Приходилось.
— Снова придется.
— Ясно!
Ночью дивизию перебросили на автомашинах к железнодорожной станции и стали грузить в вагоны.
Петро, накинув на плечи шинель, стоял около теплушки, где уже разместились солдаты его взвода. Ночь выдалась непроглядно темной, и казалось непостижимым, как в этом кромешном мраке не сталкивались машины, люди, обозные повозки.
Петро слушал, как перекликались солдаты, неспокойно всхрапывали, били копытами по дощатым подмосткам кони, как где-то еще на подходе к станции скрипели колеса повозок.
Мимо прошли, позвякивая котелками, неразличимые в темноте бойцы. Слух Петра уловил обрывок фразы:
— …И так мне соленого арбуза захотелось. Ну, терпения моего нету…
Около соседнего вагона спрашивали:
— Какая рота? Командира во второй вагон.
Еще кто-то прошел мимо, громко разговаривая. Петро узнал голос парторга Вяткина.
— Василь Васильевич, — окликнул он. — Спешишь?
Вяткин подошел. С Петром они виделись днем, но мельком, на ходу, и парторг пообещал в дороге навестить его.
— Устроился? — спросил Вяткин.
— Все в порядке! — Петро понизил голос. — Не знаешь, куда мы?
Вяткин взял Петра за рукав, отвел в сторону.
— Как будто в Миллерове будем разгружаться. Иди отдыхай. Утром приду, потолкуем.
— Буду ждать…
Петро и раньше задумывался над тем, почему в батальоне и бойцы и командиры питали к Вяткину особое расположение. Он видел, что в окопах, в землянке, на привале Вяткина всегда встречают с неизменным и искренним радушием. Отчасти это можно было объяснить общительностью и неиссякаемой энергией старшины. Вяткин обладал удивительной способностью появляться именно там, где в его присутствии ощущалась необходимость. Он охотно включался в работу редколлегии, помогал чтецам, участникам самодеятельности, умел просто и доходчиво ответить на любой вопрос бойца. Помимо того, он был завзятым шахматистом, любил разгадывать сложные ребусы, кроссворды. У него на все хватало времени.
Однако это был не просто весельчак, шутник и балагур, какие обычно имеются в каждой роте и каких солдаты любят. Вяткин обладал такими качествами, которые вполне естественно всюду делали его умелым и умным вожаком, и это, пожалуй; больше всего нравилось в нем Петру.
Приняв взвод, Петро испытывал настоятельную необходимость о многом посоветоваться с парторгом и нетерпеливо ждал беседы с ним.
Вяткин поднялся в вагон к Петру рано утром, когда эшелон был уже в донских степях.
Петро сидел на ящике из-под мин. Еще накануне, во время погрузки, два командира отделения крепко повздорили между собой, и теперь Петро разговаривал с ними.
— Садись, Василь Васильевич, — сказал он Вяткину. — Уступите место старшине…
— Опять гранаты подзаняли один у другого? — полюбопытствовал парторг, мельком взглянув на красные лица младшего сержанта и ефрейтора, стоящих перед Рубанюком навытяжку.
— Саперные лопатки, — ответил ефрейтор и сердито посмотрел на товарища.
— У меня было десять, товарищ младший лейтенант, все они и есть, — хладнокровно сообщил тот, «окая» по-волжски. — А два автомата, которые Топилин забрал, так то трофей. Они у меня с метками.
— Метки поставить недолго, — сказал ефрейтор.
Бойкие глаза его искрились лукаво, но во взгляде командира взвода, пристально устремленном на него, он не увидел для себя ничего приятного и поспешил переменить тон.
— Если прикажете, товарищ младший лейтенант, — сказал он, — я их Шубину отдам. Нехай пользуется… А только это будет несправедливо.
— Почему?
— Эти автоматы мы вместе брали, когда в разведку ходили…
— Как не совестно, товарищи! — вмешался Вяткин. — Оба кандидаты партии, хорошие друзья. Спите даже вместе.
— Они спят вместе, чтобы следить друг за другом, — вставил кто-то с нар негромко, но реплику услышали, и в вагоне сдержанно засмеялись.
— Ну, ясно! — твердо произнес Петро. — Насколько я понимаю, у вас дружба дружбой, а табачок врозь… Лишнее оружие и инструмент один у другого потаскиваете.
— Они не лишние, — встревоженно сказал Топилин, поняв, к чему клонит командир взвода. — Они пригодятся…
— Раз автоматы, лопатки можно утащить, значит они лишние, — перебил его Петро. — Евстигнеев!
