— Вы что же, товарищ подполковник, не докладываете? Когда вернете полку знамя?
Рубанюк стоял молча, вытянув руки по швам.
— Имейте в виду, — продолжал Ильиных, — Военный Совет будет вынужден ставить вопрос очень серьезно. Вы в армии не первый год и прекрасно понимаете, что грозит полку, и в первую очередь вам лично. Подождем еще немного. Если знамени не будет, суда вам не миновать. Пока же командующий решил проверить боеспособность вашего полка.
Рубанюку сообщили, что командиру дивизии отдан приказ передать полк в непосредственное ведение штаба армии и ему предстоит выполнять специальные задания.
Командующий очень торопился: его эмка стояла с невыключенным мотором.
Тем не менее он подробно расспросил о налете на Марьяннику, с живейшим интересом слушал, как дерзко дрались в уличном бою красноармейцы.
— Это нам сейчас и нужно, — сказал он. — Налетать неожиданно. Наводить панику. Потом быстро уходить.
Командующий повернулся к члену Военного Совета:
— Как, Степан Игнатьич, может быть, другой полк с этим лучше справится?
Ильиных искоса посмотрел на Рубанюка. У того даже скулы побелели от обиды.
— Пускай уж он, — ответил Ильиных. — Все-таки под Туркой и Марьяновкой полк показал себя хорошо.
— Посадим ваших людей на машины, — сказал командующий, — будете как летучие голландцы: нынче здесь, завтра уже за тридцать или сорок километров. Надеюсь, им понимаете, что задача перед вами ставится почетная и опасная?
Рубанюк молча кивнул.
— Ну что ж, — сказал командующий, поднимаясь с видимой неохотой, — двинулись, Степан Игнатьич?
— Да, чуть не забыл, — сказал Ильиных, задержавшись. — На днях тебе нового комиссара пришлют.
— А батальонный комиссар Вострецов?
— У Вострецова дела плохи. Оперировали язву желудка, но безуспешно. В госпиталь положили.
— Жалко Вострецова.
— Что поделаешь!
Когда немного отъехали, член Военного Совета сказал командующему:
— Рубанюк свое сделает. Очень самолюбивый командир…
— Хороший командир. Смелый и честный. Зря ты, Степан Игнатьич, на него так насел за знамя. Он и так переживает.
— Ничего. Не обидится. Мы с ним друзья. А знамя пусть хоть из-под земли добудет!
В эту же ночь в распоряжение Рубанюка прибыли из дивизии несколько десятков грузовиков и два броневичка.
В течение двух часов Каладзе вместе с комбатами распределял бойцов по группам. Укрыв машины в лесу, они тренировали красноармейцев.
Рубанюка тревожили дороги. После нескольких ливней с грозами проселки раскисли, к колесам налипали глыбы чернозема, машины буксовали.
— Сядем мы со своим транспортом, — сказал он Каладзе, беспокойно поглядывая на небо, которое снова затянулось дождевыми тучами.
— Цепями обмотаем, будем ездить.
— Такая езда на руку только фрицам. И медленно, и шуму много.
Но дождя в этот день не было. К вечеру подсохло. А ночью из штаба приказали перебазироваться в лес, к селу Коржево.
Полк подняли по тревоге. Рубанюк, поднеся к глазам ручные часы со светящимся циферблатом, смотрел на минутную стрелку. Через полчаса Каладзе доложил о готовности. Рубанюк, уже давно недосыпавший и поэтому несколько раздраженный, буркнул:
— Долго копаются. Пятнадцати минут достаточно.
— Потом будут и в пятнадцать, — откликнулся Каладзе. — Опыт нужен.
Машины шли в полной темноте, строго соблюдая светомаскировку. В километре от села, в густых посадках, колонну все же пришлось рассредоточить и замаскировать. Над дорогой назойливо кружил самолет.
Рубанюк собрал командиров батальонов.
— Как дальше обстановка для нас сложится — неизвестно, — сказал он. — Людям поспать и поесть нужно. Давай, Каладзе, команду.
Атамась, не мешкая, быстро появился с едой для своего командира.
Кто со мной ужинать? — пригласил Рубанюк. — Могу предложить рыбные консервы, лучок есть.
— Скромно командир полка у нас питается, — сказал Яскин. — Фашистское офицерье деликатесы лопает — французские, голландские, норвежские.
— Пускай лопают, — сказал Рубанюк… — Им это плохо отрыгнется. А мы — свое, честное… Так прошу, товарищи командиры, — повторил он.
— А мы свои харчишки притащим, — сказал за всех Лукьянович. — В компании и аппетит лучше.
Расположились на плащпалатке, у машины Рубанюка. Каладзе вскрыл финским ножом банки, нарезал хлеба, попробовав рыбу, он пренебрежительно отозвался:
— Нет, кацо, это вата, а не рыба… Я бы вот мариновал! С перцем…
Ели, перекидываясь скупыми фразами.
От проходившей мимо группки бойцов отделилась невысокая фигура, остановилась в нескольких шагах. Потом женский голос грубовато спросил:
— Эй вы, под машиной! Поесть чего-нибудь нету? Проголодались, как собаки.
Это была Татаринцева. Яскин подозвал ее и предложил коробку консервов, хлеб. Взяв и даже не посмотрев, кто угощает, она направилась обратно к бойцам и крикнула в темноту:
— А ну, ребята, кто тут есть хотел? Давай нож! Вот черт, сапога своего не найду.
— Где же ты его посеяла? — спросил мальчишеский ломкий голос.
— Выдали сорок второй размер. Начали бомбить, побежала, он где-то остался.
— Возьми мой, — пробасили в темноте. — У меня сорок пятый.
Лицо Рубанюка залила краска. Татаринцева была единственной женщиной в полку. В ее нарочито грубом голосе, панибратском отношении к бойцам можно было усмотреть лишь единственное желание — не выделяться среди них, казаться «свойской».
— Как же это получается? — сказал Рубанюк, обращаясь к командирам. — Беспризорничает у нас жена Татаринцева! Неудобно, есть просит.
Он встал и окликнул Татаринцеву, разговаривавшую со своими спутниками.
Алла подошла. Узнав командира полка, она смутилась:
— Это вы, товарищ подполковник?
— Почему бойцы голодны? Ведь выдали каждому на руки.
— Говорят, давно поели, товарищ подполковник. Ребята молодые, здоровые.
— А вы?
— Я сыта, спасибо. Для ребят просила. Ну, я пойду, товарищ подполковник.
Спустя полчаса Рубанюка разыскал офицер связи из штаба армии. Он достал карту, осветил ее карманным фонариком и вкратце познакомил Рубанюка с обстановкой.
Главные силы противника двигались в направлении Терновки, которая была захвачена накануне. Контратака результатов не дала. Из Краснополка оккупантов удалось выбить, однако пленные показали, что с утра будет предпринято новое наступление не только на Краснополк, но и из Ладыженки на Голованевку.
Штаб армии приказывал Рубанюку достичь дорожного перекрестка западнее Коржева и задерживать головной отряд гитлеровцев до последней возможности.
…Свою передовую группу Рубанюк выбросил из леса к перекрестку дорог с такой стремительностью,
