— Может быть, — не без волнения сказала девушка, — но такую работу я бы предложила большому специалисту.
— Что вы разумеете под словом «специалист»? Неужели дипломированную известность?
— Хотя бы и так.
Этого только и надо было Быкову; девушка явно заблуждается, его долг — ей помочь, указать верную дорогу.
— Мы не должны уподобляться ученым ханжам, — назидательно начал он, — тем, которые приписывают диплому чудодейственную силу. Во всех областях научного знания есть великие открытия — дела рук недипломированных людей. Наш великий Ломоносов специального высшего учебного заведения не окончил, а труды его по физике и химии бессмертны. Не прослушал университетского курса и наш знаменитый Петров, впервые воспламенивший вольтову дугу. Ни Мичурин, ни Циолковский не были дипломированными учеными. Гельмгольц ни одной лекции по математике не прослушал; реформатор геометрии, механики, физики, термо— и электродинамики, он был только военным врачом.
Студентка отбивалась как могла:
— Като привез своих лягушек из Японии, у нас таких крупных нет.
Быкова это почему-то рассмешило:
— И хорошо, что нет! Проделайте опыт на маленькой лягушке, на более тонком нерве… Вам же больше славы и чести!
Ученый поучал и наставлял ее, терпеливо готовил к предстоящей работе. Все предусмотрел замечательный учитель — и удачу, и неудачу, и предстоящую победу.
— Я придерживаюсь правила великого Пирогова, — сказал он: — «Пусть учится тот, кто хочет учиться, это его дело. Но кто хочет у меня учиться, тот должен чему-нибудь научиться — это мое дело».
На VI Всесоюзном съезде физиологов, биохимиков и фармакологов в Тбилиси советские ученые могли убедиться, что удача японца превзойдена: студентка выделила из нерва маленькой лягушки одиночное волокно и не только повторила опыты, но и дополнила их следующими выводами.
Раздражая одиночным электрическим разрядом отдельное нервное волокно, связанное с мышцей лягушки, Като объявил эти результаты закономерными для сокращения нерва и мышцы вообще. С этим трудно было согласиться. Разве импульсы по нашим нервам следуют в одиночку? Великое множество раздражений из внешнего мира — запахи, звуки, зрительные и осязательные раздражения непрерывно направляются в различные отделы мозга. Оттуда потоком идут импульсы к органам, мышцам и железам. В жизни иначе не бывает. Какой смысл знать, как откликается нерв или отдельное его волокно на единичное раздражение, когда единичным оно бывает лишь в лаборатории? Правильней было бы выяснить, способно ли отдельное волокно так же проводить гамму импульсов, как проводит их нерв целиком.
Именно этим Вероника Сергеевна и занялась.
Она выделила из нерва одиночное волокно и пустила к мышце серию электрических разрядов. Они следовали непрерывно один за другим, как следуют импульсы из различных отделов мозга к двигательной мышце. Одиночное волокно с честью выдержало испытание. Оно подтвердило, что способно передавать поток возбуждений так же, как и нервный проводник в целом. Еще засвидетельствовало волокно, что на поток раздражений мышца отвечает не полностью, как полагал Като, а иначе: чем чаще эти импульсы, тем энергичней деятельность нерва.
Таково было начало.
Год спустя Шевелева была зачислена в аспирантуру.
— Я хочу получить у вас тему, — сказала она Быкову, — и самостоятельно поработать над ней.
Ничего удивительного: ей двадцать лет, пора вплотную заняться физиологией.
Быков улыбнулся. В деловом тоне девушки не было и следа самоуверенности. Она выполнила урок, справилась с заданием успешно, не сидеть же ей теперь без дела.
— Я об этом уже подумал, — сказал ученый, — и подготовил для вас новую задачу. Крепкий орешек, — немного помедлив, добавил он, — но вы справитесь с ним. Вы повторите на теплокровном животном то, что сделали недавно на лягушке.
— То есть как? Выделить из нерва теплокровного животного одиночное волокно? — удивилась она. — Но ведь этого никто еще не делал!
— Не делал, — согласился ученый, — но вы ведь хотели поработать фундаментально…
Ей показалось, что он смеется над ней, и она смущенно опустила глаза:
— Извините, я этого сделать не смогу.
Пропустив мимо ушей ее возражение, ученый мягко сказал:
— Вы продолжите работу, которую, будучи студентом, я сам начинал.
Дальше следовала речь, обильно насыщенная латинской и греческой лексикой, увы, недоступная для непосвященного уха.
В области шеи, там, где из черепа исходят нервные стволы, природа заложила на их пути крошечные, с горошину, узелочки. Назначение их не очень ясно, зато известно, что нерв, подходящий к узлу, обрывается у входа, хотя и продолжает быть проводником дальше из узелка к работающему органу. Студенту Быкову поручили в свое время в университете раздражать током нерв, подходящий к узлу, и записывать возбуждение, наступающее в проводнике, следующем из шейного узла. Задача казалась несложной: после включения электродов оставалось лишь регистрировать ответы организма. «Но что значит «регистрировать»?» — спросил себя молодой человек. Наблюдать поведение животного и гадать о его состоянии? Нет, ему нужна наглядная, объективная методика, и он обязательно ее найдет.
Нерв, отходящий от верхнего шейного узла, вызывает сокращение мигательной перепонки в глазу кошки — так называемого третьего века. Что, если это третье веко присоединить к рычажку записывающего аппарата? Раздражаемый током нерв будет сокращать мигательную перепонку, которая своим движением произведет соответствующую запись на вращающемся барабане. И сила раздражения и частота импульсов станут очевидными. Новая методика будет так же беспристрастно служить науке, как и слюнная железа служит в опытах Павлова.
Таковы были первые шаги будущего ученого.
— Из нерва, который подходит к шейному узлу, — объяснил сотруднице Быков, — вы выделите одиночное волокно и убедитесь, пройдет ли по волокну электрическое раздражение и отзовется ли на него третье веко.
— Я не совсем понимаю, — заметила девушка, когда ученый замолк, — почему вас так занимает шейный узел? Мы могли бы попробовать на другом проводнике.
Кто мог подумать, что этот вопрос так заденет ученого? Он испытующе взглянул на собеседницу и нетерпеливо заходил по кабинету.
— Впрочем, это неважно, — как бы извиняясь за свою неосторожность, вполголоса произнесла она, — я с удовольствием этим займусь… Обязательно займусь…
— Вам все-таки следует знать, — все еще в раздумье, словно отвечая на собственные мысли, сказал Быков, — почему меня так занимает шейный узел…
Он опустился на стул рядом с ней и, как человек, имеющий ей доверить нечто такое, что касается лишь их одних, нагнувшись к девушке, тихо заговорил:
— Не кажется ли вам, что узел представляет собой маленькую центральную нервную систему, как бы вынесенную за пределы головного мозга? Возбуждение, которое нервы приносят, изменяется в узле, чтобы следовать затем по определенному пути. Разве не происходит то же самоё в мозгу? Этим не исчерпывается сходство. Узлу свойственно возбуждать и тормозить мышцу. Ведь в нем развиваются импульсы, задерживающие сокращение мигательной перепонки животного. И еще одно сходство: нервы, приходящие к шейному узлу, обрываются в нем, чтобы в его лабиринте найти новую связь с нервом, идущим из узла в мозг…
Воспоминания об опытах студенческой поры, о замечательных свойствах шейного узла, некогда так волновавших его воображение, настроили ученого на торжественный лад. Он подумал, что этот крошечный орган отражает величие мозга, как планета — беспредельность озаряющего ее Солнца.
— Мы не знаем, где именно в больших полушариях, — продолжал Быков, — зрительный, слуховой или обонятельный нерв приходит в соприкосновение с нервом, идущим к мышце или внутреннему органу.
