миллион-вольтах. Вы совершаете прогулку вдоль низкого берега Волги, обедаете в неплохом местном ресторане. А вечером — выступление и поздний ужин в обществе новых друзей. В такой раме городок и впрямь может показаться пристанищем мудрецов и интеллектуалов. То же впечатление от первого дня оставляет и Протвино, и Пущино. В Протвино впечатляет величественный Дом ученых, интересна архитектура торговых рядов. Приставленный к гостю молодой физик с восторженным умилением рассказывает о домах с двухэтажными квартирами, которые тут начали строить для докторов и завлабов. «Шик! Не хуже, чем в Англии!»
Город биологов Пущино на своем бугре кажется, наоборот, недостроенным и пустоватым. Но здесь зато радует природа. С высокого холма над Окой хорошо смотрятся просторные березовые дали, хороша Ока, серпом охватывающая городок. И воздух тут удивительно чистый. Надышавшись всласть, можно пойти в ресторан с каким-то греко-римским именем («Нептун»? «Посейдон»?), где в полном соответствии с названием гостя угощают рыбными деликатесами. Ну, а далее все по той же программе: выступление, интеллектуальная беседа, великолепная гостиница…
У того, кто покидает это жилище богов поутру с тем, чтобы никогда сюда более не возвращаться, в памяти остается лишь вкус угощений да зрелище заокских далей. Если же приезжаешь в Пущино второй и третий раз, если заводишь там друзей, то этот город пяти институтов Академии наук СССР открывается с новой стороны. Вот, например, поздно светящиеся по ночам окна, которые вам в первый раз показывают с гордостью: «Ученый и днем, и ночью горит на работе». Однако, пожив день-другой в Пущино, доподлинно узнаешь, что окна ночью светятся только в квартирах лаборантов и неостепененных младших сотрудников. Кандидаты наук, те с одиннадцати вечера уже в постели, а доктора почивают еще раньше. Неостепененным же спать некогда, надо диссертацию клепать: голод не тетка.
Или взять другой пущинский миф, которым потчуют гостя в первый день:
«У нас многие исследователи проводят в лаборатории и субботу, и воскресенье».
Но на третий день пребывания в городе тот же факт обретает новый, более достоверный комментарий. Женщина-математик, несколько лет прожившая в Пущино, объясняет:
«Да, в воскресенье, действительно, многие сотрудники отправляются в свои лаборатории. Но почему? В маленьком нашем поселке запас внутрисемейного тепла расходуется быстрее, чем в большом городе. Молодому кандидату или доктору дома скучно. Да и быт у нас „трудный“. Вот мужчины и придумывают себе самооправдание: не могу помогать жене, потому что отдаю все силы науке. В лаборатории ему проще, можно и без дела проболтать весь день с приятелями. Лаборатория в воскресенье — нечто вроде духовного трактира».
Доверительные беседы с коренными жителями-учеными приоткрывают завесу над самыми интимными сторонами жизни поселка, жизни личной и общественной. Молодой кандидат физико-математических наук Р. считает Пущино наиболее свободным и удобным для жизни среди других городков Подмосковья. Тут и транспортная связь с Москвой лучше обеспечена, и среди начальства институтского есть люди вполне приличные. Например, академик Александр Сергеевич Спирин, директор Института белка. Он не подписал пока ни одного письма против академика Сахарова. Нечестные сотрудники, как правило, в его институте не задерживаются. Но вместе с тем в Институте белка, по мнению физика Р., почти нет интеллигентных людей.
«У нас в институте хорошая библиотека, — говорит он, — но мои товарищи, физики, биохимики, биологи — не желают читать ничего, кроме детективов, фантастики. Прихожу в библиотеку и только слышу: „Дайте что-нибудь полегче“. Серьезные книги не пользуются решительно никаким спросом. А подавляющее число ученых вообще не испытывает нужды в художественной литературе».
Аспирант третьего года, биохимик, рассказывает еще об одной стороне пущинской жизни. Аспирант академика Глеба Михайловича Франка (Институт биофизики АН СССР), некто Елкин, списал свою диссертацию с иностранной статьи. А чтобы его не разоблачили — уничтожил взятый в библиотеке журнал. Подлог удалось раскрыть лишь через два года после защиты диссертации. Пущинская молодежь этой историей возмущена, молодые требуют публичного разбора инцидента. Но академик Франк не желает никаких разоблачений. И остальные профессора тоже. Когда вопрос вынесли на Ученый совет Института биофизики АН СССР, то не нашлось двух третей голосов, чтобы лишить вора ученой степени: доктора наук побоялись идти против директора института. Молодые продолжают настаивать на честном решении, но их голоса в Пущине неслышны.
«Мы будем и дальше бороться против тех, кто покрывает лжеученого», — говорит мой собеседник- аспирант. И тут же добавляет: «Но скорее всего у нас ничего не выйдет, этот Елкин очень по душе местным партийцам. Он — делегат съезда комсомола и даже председатель общества молодых ученых. А мы кто? Никто…»
Протвино, городок, лежащий в двадцати километрах от Серпухова, на второй и на третий день пребывания также открывает подлинную свою духовную структуру. Как и в Пущине, структура эта оказывается многоплановой и многоэтажной. В качестве ядра — синхрофазотрон, как рассказывают, значительно более мощный, чем в Дубне. А вокруг этой чертовой карусели дома с двухэтажными и одноэтажными квартирами, гаражи, магазины, детские сады, научные карьеры и научные склоки. Жизнь 10 тысяч обитателей Протвино определяется ритмом деятельности Института высоких энергий, а институт плюс город являются частью еще более крупного образования — Государственного комитета по атомной энергии при Совете министров СССР. Географически Протвино лежит на реке Протве, притоке Оки, а политически — на пересечении самых главных государственных устремлений, связанных с атомным величием, атомным страхом, атомным шантажом.
В городке все направлено на то, чтобы на корню закупить душу молодого ученого. Приехав в Протвино, он узнает, что как ни убога жизнь в окрестных деревнях, тут, в городке, снабжение всегда приличное (атом!). Его осведомляют, что через два-три года он получит квартиру, не двухэтажную, конечно, а обыкновенную однокомнатную в блочном доме. Но и двухэтажная с холлом внизу и спальнями наверху от него тоже не уйдет. Надо только много работать, поменьше открывать окружающим свои подлинные мысли и слушать старших.
Конечно, тут тоска зеленая, все разговоры давно переговорены и никто ни к кому давно не ходит. Тут МНС не может на свою зарплату прокормить жену, а тем более ребенка, а для жены, если она не дворник и не уборщица, работы нет. Конечно, тут доктор наук на улице или в Доме ученых не станет с тобой, с младшим научным, вот так запросто разговаривать. Все это верно. Но верно и то, что Протвино — город возможностей, город-трамплин. Со временем, лет через шесть-восемь, можно будет плюнуть на эту лесную дыру и рвануть в столицу. Даже непременно это следует сделать. Пока же — никаких лишних слов, никаких лишних движений: в системе атомграда надзор за тобой повышенный. Тут стукачи — через одного…
В Протвино после моего выступления (снова: «Зачем ученому совесть?») уже не в зале, а в интимном кругу за бутылкой пива, милые юноши безо всякой горячности или иронии, а просто из любопытства, выспрашивали у гостя: «Зачем, собственно, ученому быть интеллигентом?» Никто из них не согласился с авторами Оксфордского Словаря, которые слово «интеллигенция» определили как «часть общества, способная к самостоятельному мышлению». Самостоятельное мышление? Ребята за столом иронически пофыркали. В науке они вынуждены сверять каждую пришедшую им в голову мысль с завлабом (за это завлаб-доктор наук выделяет каждому из них «кусок», дает защититься). А что касается идей общественных, или не дай Бог политических, то пусть их чужой дядя толкает: физикам политикой заниматься заказано, да и некогда.
Они, правда, спросили меня, как я отношусь к академику Сахарову и, похоже, им было приятно, что я уважаю Сахарова как ученого и общественного деятеля. Но сами они считают, что никаких социальных проблем в науке нет. Вот, например, в СССР и США изобрели лазер: денег вбили в это изобретение и те и
