позднее, и время от времени заглянуть в них, лишь бросить взгляд. Неизвестно почему, но ему кажется, что это было бы осуществлением самой большой его мечты.
Ты что, сюда спать пришел или за книгой? – прервал его мечтания резкий и нетерпеливый голос учителя. Мальчик с трудом опомнился. Он и не заметил, как очередь дошла до него. Сзади, смеясь, его подталкивали товарищи. Перед ним, прямо перед ним стоял сердитый рыжий учитель. Мальчик видел его крепкие кулаки, сильную шею, коротко остриженные красноватые волосы, опущенные книзу усы и зеленые глаза с твердым и насмешливым выражением, глаза человека, который знает, чего он хочет и что нужно делать, и который и от других неумолимо требует, чтобы они знали то же о каждом деле и в каждый данный момент.
Мальчику казалось, будто его неожиданно подвергли какому-то непосильному и беспощадному испытанию. Самое лучшее, что у него было связано с библиотекой, – двухлетняя мечта и думы о ее осуществлении, – развеялось как дым. Грубо встряхнутый, застигнутый в своих мыслях как на месте преступления, он был пристыжен и испуган. Больше всего он боялся, как бы учитель, по своему обыкновению, не прилепил ему какой-нибудь насмешливой клички: если ученики подхватят эту кличку, никто его от нее не избавит.
– Итак, что же тебе угодно? – иронически продолжал учитель.
– Я бы… Мне бы хотелось что-нибудь о путешествиях, – пробормотал растерявшийся мальчик.
– Ты бы, тебе бы… Похоже, ты сам не знаешь, чего хочешь, – сказал учитель, взял квадратную, довольно толстую книгу, записал имя мальчика в список и торопливо вручил ему книгу.
– Следующий!
Мальчик ушел сконфуженный, думая только о том, что на сей раз счастливо избежал клички. На ходу он разглядывал книгу, на обложке которой была цветная картинка – сплошной снег и лед – и название: «Экспедиции в полярные края».
Медленно спускаясь по лестнице и останавливаясь на каждой ступеньке, он раскрывал книгу на страницах с пейзажами Севера – ледяными горами, нартами, в которые запряжены собаки, и хижинами из снега. Лицо его еще горело и руки вздрагивали от волнения, вызванного встречей с библиотекарем. Неприязненностью и холодом этой встречи веяло и от всех этих полярных фотографий, и от каждой страницы этой старой, неряшливо переплетенной и обтрепанной книги.
Вот каковы, оказывается, те прелести и наслаждения, которые ожидают человека, когда он приобретает право пользоваться библиотекой!
Заглядевшись на картинки, охваченный смешанным чувством оскорбленного самолюбия, разочарования и любопытства, мальчик оступился на выщербленной ступеньке, потерял равновесие, зашатался и в конце концов уперся руками в стену, но при этом выронил книгу, которая покатилась вниз. Устояв на ногах и придя в себя, он тотчас бросился за книгой, лежавшей у подножия лестницы. Подняв ее, он с испугом увидел, что от падения переплет оторвался: вся внутренняя часть отстала от корешка и держалась только на нескольких ниточках.
Мальчику кровь бросилась в голову. Едва видя сквозь пелену красного тумана, застлавшего глаза, он вправил книгу в переплет, оглянулся, не видел ли его кто, и торопливо пошел домой.
Выйдя на улицу, он замедлил шаг. Тесная неприветливая библиотека была забыта, точно он никогда там и не был. Теперь он мог думать только о беде, которая случилась с книгой, и об ущербе, размеры которого надо будет установить дома. Попорченная книга, зажатая под мышкой, жгла ему бок.
Дома он тотчас запрятал злосчастную книгу, как досадную обузу, на дно своего ученического сундучка, под теплое белье, поел и вышел поиграть с соседскими ребятами. В игре он забылся. Но, когда начало смеркаться и товарищи стали расходиться по домам, его пронзила мысль, что дома его ждет что-то нехорошее и неприятное. И боль от этой мысли нарастала вместе с темнотой.
За ужином он ел быстро и рассеянно, сразу из-за стола отправился в спальню и передвинул керосиновую лампу в свой угол. Пока его товарищ оставался с сыновьями хозяйки в столовой, откуда доносились их веселые голоса, мальчик, притворяясь, будто готовит уроки к завтрашнему дню, вытащил книгу и начал осматривать ее, точно рану на собственном теле. Переплет держался всего лишь на двух тоненьких ниточках. Видно было, что его уже однажды подклеивали, небрежно и неумело, каким-то дрянным бурым клеем, который при первом же сильном сотрясении перестал держать.
Нагнувшись над сундучком, мальчик смотрел то на книгу, то на переплет и чувствовал, как к голове его приливает кровь. Он растерянно спрашивал себя, что предпринять, дабы поправить дело. Как поступают в таких случаях? Он знал одно – что никогда и ни за что не посмел бы признаться этому большому рыжему человеку из библиотеки в своей беде. Пойти к какому-нибудь переплетчику? Да, это самое лучшее. Но тут же начались сомнения: а возьмутся ли переплести эту книгу? Хватит ли у него денег? Не будет ли заметно, что книгу пришлось переплетать?
В это время кто-то открыл дверь, ведущую в столовую. Ворвались веселые голоса. Он испуганно сунул книгу на дно сундучка, захлопнул крышку и, не подымая головы, начал листать какую-то тетрадь, делая вид, будто весь погружен в это занятие. Дверь в столовую притворили. Он осторожно открыл сундучок и снова вытащил книгу. Теперь оборвались и те две ниточки. Мальчик держал в одной руке книгу, в другой переплет. Так. Теперь все стало совсем плохо. Он бережно вложил книгу в переплет, спрятал на дно сундучка и повернул ключ в замке. Затем вернулся в столовую и подсел к остальным за стол. Здесь он смеялся, разговаривал, участвовал в игре, ни на минуту не забывая о своей мучительной тайне.
Так мальчик начал свой третий учебный год в гимназии.
Во время уроков, когда учитель с редкой остроконечной бородкой объяснял греческую азбуку, мальчик смотрел в окно на верхушки деревьев, еще одетые пышной зеленью сентября, и на кусочек светлого неба вдали. Рассеянный и неспособный запомнить незнакомые буквы, он думал только о загубленной книге, с которой никогда не решится предстать перед строгим библиотекарем и которую, как ему все больше казалось, нельзя ни поправить, ни заменить другой. И эта мысль, неотступная и мучительная, все быстрее утрачивала свою первоначальную форму. Так было во время уроков, игр, веселых разговоров с товарищами. Каждую секунду он ощущал, что на свете существует что-то испорченное и развалившееся, какая-то его беда и вина, которую он никому не смеет открыть и не может исправить и за которую когда- нибудь должен будет нести ответственность.
Все же иногда во время игры или прогулок с товарищами ему удавалось отвлечься и часами не вспоминать о своей тайне. Он смеялся, бегал или разговаривал весело и беззаботно, как и все. Но вдруг, точно физическая боль, возникала мысль о спрятанной книге. И каждый раз боль эта была тем свирепей и тяжелее, чем длительней и полнее были минутная радость и недолгое забвение, ибо к прежней боли присоединялся и укор самому себе за измену ей. И когда после таких часов он укладывался в свою постель и лежал без сна в темноте, он находил тут свою заботу, неусыпную и неотступную, и каждый раз она была больше и тяжелее, чем он оставил ее утром, вставая.
Дни и недели проходили, а событие с книгой, обыкновенное и незначительное само по себе, приобретало, и с каждым днем все больше, фантастическую и чудовищную видимость гнетущей тайны и непоправимого проступка, который необходимо во что бы то ни стало скрывать.
Это было глупо, ненужно и, по существу, лишено оснований, и все же – реально и мучительно, реальнее дневных игр и разговоров. Мальчик начал сторониться друзей и их забав. А на самых беспечных из них смотрел с беззлобной, но жгучей завистью.
Какие только мысли не рождались в эти осенние ночи в детской голове! Какие только возможности не рисовались, какие невозможные мечты не проплывали!
Ночь кончалась, а он все думал. Открыть кому-нибудь, что с ним случилось? Поискать где-нибудь совета, как решить этот вопрос и освободиться от бремени заботы? При одной мысли об этом его что-то согревало изнутри, все становилось на мгновение ясным, легким и простым. Перед ним вереницей возникали лица товарищей. Он представлял себе в мельчайших подробностях целые разговоры – свою исповедь и их ответы и выражение лиц; и в конце концов приходил к убеждению, что это было бы напрасно и, что еще хуже, невозможно. Он подумывал о том, не довериться ли хозяйке, но сама ее мина, удрученная, вдовья, отвращала его от этого намерения. Он решил подробно описать все отцу и попросить совета и помощи или даже подойти как-нибудь к библиотеке, дождаться учителя и с глазу на глаз искренне признаться в случившемся.
И после того, как он долго воображал свои речи и их ответы, вплоть до малейших движений и
