этого она позволила мне подойти к ней наложить макияж.
Я чувствовал себя виноватым и пытался задобрить её косметикой и тряпками. Если бы Галатея обладала слухом, я бы мог оправдаться, ибо ничто так не запудривает мозги, как бессмысленное пустословие. Если бы она обладала даром речи, то могла бы накричать на меня, ибо ничто так не выветривает обиды, как истерические вопли. Но она молчала и презрительно смотрела в окно. Больше месяца Галатея не являлась в сны, а когда пришла, села на краешек дивана и печально сложила руки. Она была печальней обычного, и я не мог не поцеловать её перламутровый коготок.
— Тоска, — прошептала она еле слышно и медленно высвободила свою ручку.
— Почему? — спросил я, но она не ответила. — Почему ты никогда не смеешься? Попробуй хоть раз рассмеяться, и тоска уйдет.
Она опять вздохнула и тихо прошептала:
— Если я рассмеюсь, то…
Именно на этом «то» оборвался мой сон, и я почувствовал, что за ним кроется нечто зловещее. Когда я оторвал от подушки голову, то увидел, что Галатея сидит в кресле в своей обычной позе, задумчиво глядя сквозь меня. Но в её задумчивости было что-то необратимо трагическое.
Это роковое «то» повергло меня в уныние и сильно испортило настроение. Это «то» не выходило из головы несколько дней, и я серьезно подумывал: а не сделать ли мерзавке пластическую операцию, чтобы придать её лицу какую-нибудь куртизанскую легкомысленность? Но одна мысль, что я скальпелем буду врезаться в её миленькую щечку, приводила меня в смятение. Да и воспримет ли мое привередливое нутро её новый образ? Если не воспримет, то спровоцирует на новые поиски и опять надолго лишит покоя.
Откуда мне было знать, что мой покой окончится на следующий день? А за день до этого я спокойно лег спать, опрокинув для верности стакан кагора. И мне снова приснился Пигмалион.
Так же как и в первый раз, я с огромной высоты увидел остров Кипр, похожий на вытянутую ступню балерины, затем огромную скалу и на ней царский дворец с белоснежными колоннами. Следом передо мной проплыли прохладные залы со скульптурами, огромные будуары для царских особ и маленькие закутки для прислуги. По длинным коридорам деловито сновали рабы обоих цветов, у роскошных арок стояли воины, по залам прогуливались гости, благородные особы в белоснежных тогах. А самого царя не было. «Да где же он, Цербер бы его побрал?» — воскликнул я во сне. И вдруг увидел залитую солнцем террасу и на ней Пигмалиона с совершенно убитым лицом. Он стоял в абсолютном одиночестве, скрестив на груди руки, и смотрел на простирающееся внизу море. Оно было пусто, если не считать одной, едва заметной точки. Я сразу догадался, что именно эта точка и была источником грусти бедного царя.
Точка превратилась в роскошный египетский корабль, плывущий в Фивы. На носу лицом к ветру стояла она, дочь фиванского купца, возлюбленная Пигмалиона. Но её обнимал белокурый юноша с синими глазами в пурпуровой тунике. Когда девушка смотрела на него, её губы расползались в счастливой улыбке. Я не знал, кто был этот парнишка, но догадывался, что он богат, и именит, и, возможно, царского рода. Он, владелец этого корабля, навсегда увозил девушку от Пигмалиона к далеким берегам Египта.
Неожиданно кипрский царь встрепенулся. Брови его вздыбились, в глазах сверкнула молния. Стремительной походкой направился он в зал, где стояло мраморное изваяние Галатеи. Царь долго всматривался в скульптуру, особенно в её глаза. Но глаза Галатеи были холодны и не желали смотреть на своего создателя. Брови Пигмалиона поползли к переносице. Он взял кувалду и занес её над скульптурой. Голова Галатеи разлетелась на кусочки, и по её белоснежному телу пробежала молния. Пигмалион размахнулся и ударил её по груди. Скульптура с грохотом полетела на пол, а он продолжал крушить ту, которую когда-то боготворил. Даже после того, как я проснулся, у меня ещё с минуту стоял в ушах этот страшный грохот.
Из дневника следователя В. А. Сорокина
15 сентября 2000 года
Сенсационная новость! Сижу как на иголках и жду телефонного звонка. Оказывается, есть человек, которому известно, кто «потрошитель». Но об этом позже. А сейчас о следственном эксперименте, который я сегодня утром провел с Ветлицким.
Откровенно говоря, он произвел на меня двоякое впечатление. С одной стороны, действия подозреваемого были последовательны, а с другой — в его действиях было очень много неточностей. Войдя в дом, он сразу подошел к столу со стороны Рогова и встал на то место, где стоял преступник. Так же безошибочно он занес топор сначала над Роговым, затем над водителем, после чего совершенно точно заявил, что Клокин бросился бежать.
Мы поставили манекен к дверям и дали возможность подследственному проделать то же самое, что совершил преступник. Ветлицкий метнул топор очень неуклюже, после чего весьма вяло тюкнул манекен по голове. Разделавшись с ним, он неожиданно прислонил орудие убийства к косяку. Потом Ветлицкий перешагнул через манекен и, сойдя с крыльца, сразу направился к калитке. На этом эксперимент пришлось прекратить.
Итак, первое, что не соответствует действительности: подозреваемый при открытии дверей пользовался дверными ручками, тогда как преступник открыл двери носком правой ноги. Второе: подозреваемый подошел к столу и, вытащив топор, сразу поднял его над Роговым, тогда как убийца предварительно с ним переговорил. Третье: подозреваемый нанес Клокину всего три удара, тогда как убийца нанес пять. Четвертое: расправившись с Клокиным, подозреваемый перешагнул через него и сразу вышел из дому, тогда как убийца сначала проследовал в глубь гостиной к кровати. И, наконец, пятое: сойдя с крыльца, подозреваемый сразу направился к калитке, тогда как убийца сначала проследовал к мусорной куче.
Также Ветлицкий не смог точно указать место на мосту, откуда бросил топор. По его словам, топор он бросил в Волгу из окна летящей машины. Номер машины Ветлицкий не запомнил, как, впрочем, и внешность водителя. Запомнил только модель. Старый ГАЗ, то ли синего, то ли серого цвета.
Теперь о психологическом аспекте. Ветлицкий дважды замахивался на манекен Рогова, не решаясь ударить сразу, между тем как Рогов был укокошен с первого удара. Также не смог он одним ударом разбить голову манекену водителя. Еще более неуклюже Ветлицкий расправился с третьим манекеном, и то после того, как прижал его ногой к полу.
Для этого преступления Ветлицкий явно не дотягивает как по силе духа, так и по физической силе. С такой точностью и силой, с какими были совершены убийства, мог бить только очень сильный человек или человек в состоянии невероятного аффекта. Но подобное состояние держится всего несколько минут. За это время, пока Ветлицкий добирался из города до Красного Яра, оно бы необратимо ослабло.
Если убийца Ветлицкий, то предположить можно только одно: в доме Рогова он увидел нечто такое, что его потрясло. Но подобными фактами я не располагаю. Кстати, лабораторный анализ его кроссовок не дал ожидаемых результатов. Никаких следов крови на правой пятке обнаружено не было. Ветлицкий объясняет это тем, что по возвращении домой принял душ в одежде и обуви, после чего и то, и другое замочил в порошке. Такое объяснение меня не убеждает. Я по-прежнему с большим скепсисом отношусь к тому, что убийца Ветлицкий.
А теперь самое главное! Сегодня, наконец, я выбрал время и встретился с Агеевым в психиатрической лечебнице. Он произвел на меня удручающее впечатление. Ничего вразумительного, конечно, от него добиться не удалось, поскольку ничего человеческого в нем не осталось. Человека просто загубили психопрепаратами. За это должны отвечать прежняя следственная группа и врачи. Но пока не об этом речь.
Буквально на выходе я встретился с женой Агеева. Она мне рассказала: после того, как её муж попал под следствие, на её адрес пришло письмо без подписи. Писала женщина, которая утверждала, что знает, кто «потрошитель». За эту информацию анонимщица просила двадцать тысяч долларов. Мария Петровна сразу отнесла это письмо в прокуратуру, но ему, как она и предполагала, ходу не дали, поскольку спешили поскорее сфабриковать обвинение. Однако у Агеевой сохранилась ксерокопия этого письма. Она обещала найти и позвонить. Если Мария Петровна принесет его сегодня, я приложу его к служебной записке.
