Мы постепенно вникнем в характер этой планеты и постигнем самую сущность ее.
Далеко во тьме, черной, как тушь, висел гигантский оранжевый апельсин, покрытый странным сплетением серо-синих пятен и легких теней. Их непривычные очертания лишь отдаленно напоминали те карты, которые везли с собой путешественники, и, чем ближе звездолет подходил к Марсу, тем более не похожим становился он на эти карты. Его почва была испещрена множеством темных узлов и неправильных клеток, нежно-серые пространства тянулись между ними, моря напоминали шкуру леопарда. Пятые сутки полета подходили к концу. Марс был близок.
После очередной вахты Малютин, просунув всю кисть в поручень, висел у потолка, словно летучая мышь. Вдруг он почувствовал — какая-то все нарастающая сила тащит его вниз и ставит на пол.
— Наконец! — сказал он, делая шаг и не отделяясь больше от пола. — Мы вступили в сферу притяжения Марса. Готовьтесь идти на посадку!
Мир путешественников перевернулся вверх ногами: до сих пор Марс был над ними, теперь он оказался под звездолетом.
Малютин и Кедров, стоя на коленях, смотрели в нижний иллюминатор, до этого скрытый под ковром. От напряжения их шеи налились кровью. Марс, увеличиваясь с каждой минутой, мчался навстречу. Тени морей становились резче, на материках вспыхивали огненные пятна. Огромное лицо планеты, разрастаясь, приближалось к ним. Это было страшно.
Зашипели тормозные ракеты — они должны были погасить излишнюю скорость звездолета. Гнетущая сила толкала путешественников вперед. Кедрова, не застегнувшего на себе ремни, швырнуло с койки к щиту управления. Когда звездолет, падая со все убывающей скоростью, проник в атмосферу Марса, Малютин приложил ладонь к иллюминатору — стекло было теплым.
Звезды померкли, небо стало темно-синим. Под звездолетом, насколько хватал глаз, во все стороны расстилалось изрытое ветрами песчаное море. Оранжевый песок лежал плоскими холмами, и сверху эта пустыня представлялась громадным кладбищем, усеянным могилами. От пустыни и солнца шел красный свет, и оттого ли, что солнце было маленькое, а небо низкое, мир Марса казался тесней и темней мира Земли.
Кедров, сменив Лукина, сел за штурвал. Лукин и Малютин, возбужденные, стояли у иллюминаторов.
— Вот он, Марс! — проговорил наконец Малютин. — Все мертво!
Слова его, казалось, говорили о разочаровании, но глаза горели жадным блеском.
— А лететь легко, — сказал Кедров, взглянув на счетчики, — гелиолина идет в два раза меньше, чем на Земле. Взгляните, под нами как будто высохшее русло не то реки, не то канала. Дно занесено песком. А вон холмы, песчаные холмы, как наши дюны…
Горизонт был ровен, сверкали пески, и по ним летела фиолетовая тень звездолета. Прошел час, но ничто не оживляло безрадостного ландшафта, как будто звездолет парил над одним и тем же местом.
— Под правым крылом! — неожиданно крикнул Кедров, снижаясь и переходя на самую малую скорость.
Там, по оранжево-красной равнине, тянулись какие-то серые полосы. Когда подлетели ближе, увидели разбросанный неправильными кучками чахлый кустарник. Сверху он казался мертвым. И вдруг впереди блеснула вода. Это был большой круглый водоем — может быть, озеро, может быть, пруд — на самом дне стояла красноватая вода. От водоема, теряясь среди кустарников, шел высохший проток.
Когда матрос Колумба увидел с мачты долгожданную землю, он, вероятно, закричал об этом не громче, чем теперь закричали сразу все трое:
— Вода!
Вода, по земным понятиям, значит жизнь. Кустарник и вода свидетельствовали об этой жизни.
Кедров повел звездолет дальше на север. Перед ними открылась обширная область, покрытая серо- зеленой растительностью, среди которой изредка поблескивала вода. То снижаясь, то набирая высоту, они летели до тех пор, пока не прошли над занесенными песком руинами.
— Развалины! — воскликнул Лунин.
— Город! — сказал Кедров.
— Мертвый город! — поправил Малютин.
В песчаном море, как остовы погибших кораблей, прошли под звездолетом обломки развалившихся стен. В расселинах каменных плит гнездился кустарник. Одиноко вставала разрушенная башня, обнажая черные ребра. На ней, как водоросли, висели космы какой-то растительности. Если это и был город, то город запустения.
— Садимся? — спросил Кедров, развертываясь над развалинами.
— Надо искать площадку, — ответил Лукин. — Тут завязнешь!
Площадку нашли километрах в пяти к востоку от развалин. Это красное большое поле с воздуха казалось твердым и ровным. Кедров несколько раз пролетел над ним, изучая грунт, и под очень пологим углом, на минимальной скорости, пошел на посадку.
Звездолет коснулся почвы, сделал скачок и пошел прыгать и бить хвостом по жесткому грунту.
— Шасси!.. — закричал Лукин, держась за поручень и мотаясь от толчков из стороны в сторону.
Кедров, вцепившись в штурвал, трясся в пилотском кресле. Наконец звездолет остановился.
— Все! — сказал Кедров вставая. — Я никогда еще так плохо не садился…
Все вещи в кабине были разбросаны, ящики раскрыты. Тут и там валялись скафандры, теплая одежда, оружие, кислородные аппараты, мешки с провизией, карты. Кабина еще была герметически закрыта, и по-прежнему ритмично постукивали аппараты по очистке воздуха и выработке кислорода. Можно ли было открывать люк в без скафандров спуститься из звездолета? Ответ на это должны были дать мыши. Они тихо сидели в клетке, поблескивая бисеринками глаз. Наружный термометр и барометр лопнули при посадке.
Кедров пересадил двух мышей из клетки в толстостенную металлическую камеру, вделанную в пол звездолета. Крышка и дно камеры герметически закрывались.
— Смотрите, — сказал он и, нажав пружину, закрыл крышку и откинул дно.
Лукин и Малютин, лежа на полу головами друг к другу, смотрели в иллюминатор. Они видели, как откинуло дно камеры и оттуда выпали два белых комочка. Это были Луна и Плутон. Они упали прямо на розовые лапки и, подобравшись, затаились.
— Живы? — спросил Кедров, в свою очередь ложась к иллюминатору.
— Живы, — ответил Лукин, — а вдруг подохнут…
— Нет, — возразил Малютин, — глядите!
В этот момент оба мышонка, точно по уговору, встав на задние лапки, стали оглядываться. Потом шустрый Плутон белым шариком выкатился из-под звездолета, пробежал несколько шагов, остановился и снова побежал, пока его не скрыла из глаз неровность почвы. Толстая Луна походила около звездолета и, умывшись, уселась в тени крыла.
Воздух на Марсе был, можно было выходить даже без кислородных аппаратов. Лукин отвинчивал люк. Он волновался. Его пальцы с побелевшими от усилий ногтями соскакивали с крышки. Как из бутылки с газированной водой, из кабины с шипением выходил воздух, более плотный, чем наружный. Наконец в круглом отверстии люка открылось синее небо. Лукин, помедлив, высунул голову.
— Дышать можно… Выходим! — оглянув кабину, сказал он и, откинув трап, стал спускаться, на минуту заслонив своим телом синий круг открытого люка. За ним последовали Кедров и Малютин.
Впервые за пять долгих суток путешественники стояли на твердой почве, на почве чужой планеты и, щурясь от резкого солнца, безмолвно озирались вокруг.
Звездолет остановился на краю красного, глинистого поля. За полем сверкали пески с низкорослым кустарником. Горизонт был все такой же плоский, небо низкое, темно-синее. Необыкновенная тишина поражала слух. Все было недвижно, даже ветер не шевелил кустарника.
— Ну? — Лукин вопросительно посмотрел на спутников. — Вот мы у цели… — И голос его прозвучал
