собственных способностей. Сначала – буквально через пару месяцев интенсивных занятий, когда наработаны первые, самые примитивные техники, позволяющие освободиться от захвата или наоборот, свалить на колени протянувшего к тебе руку человека, – приходит эйфория. Кажется, что теперь ты можешь многое, что справишься, если понадобится, и с двумя, и тремя противниками. И только потом приходит депрессия. На этой стадии боишься драки, даже учебной, зная, как тебя может унизить лишь чуть-чуть более опытный человек и как это легко сделать вообще кому угодно – просто потому, что ты запутаешься в ногах или застынешь на половине сложного, многоходового приёма, мучительно соображая, как надо двигаться дальше. Потом приходит осознание себя и реалистическое восприятие окружающего. Повидавший кое-что боец никогда не будет относиться с неуважением к незнакомому человеку. Похожий на живущего от зарплаты до зарплаты инженера или тощего от водки слесаря, мужичок вполне может оказаться профессионалом с даном от третьего до пятого, причём предсказать это невозможно никоим образом. Мастер рукопашного боя никогда не будет калечить салагу, но он никогда не простит отсутствия уважения к потенциальному противнику – и накажет так, что потом будешь долго извиняться, пробираясь сквозь толпу в метро…
За последние годы, когда человеческая кровь и жизнь, кажется, обесценились вконец, расплодившиеся издательства напечатали немалое количество литературы на тему выживания в современном обществе. Кое-что Николаю даже приходилось проглядывать на книжной толкучке у станции метро «Елизаровская» в поисках более интересного чтива. Сейчас он жалел, что не решился потратить пару червонцев и не купил одну из таких книжек – пока было можно. Впрочем, вряд ли это научило бы его чему-то настолько важному, чтобы имело сейчас хоть какое-то значение. Насколько Николай запомнил, взятые в заложники имеют лишь два шанса выбраться из ситуации самостоятельно. Во-первых, совершить побег в тот момент, когда их только захватывают, пока ситуация ещё не утряслась и пока террористы или вымогатели заняты множеством иных дел, не оставляющих им возможности плотно опекать каждого захваченного. Увы, для этого нужно осознавать ситуацию с первой же секунды – скажем, врываются грабители в сберкассу и начинают следовать десятки раз описанному в кино стандарту, то есть кладут всех на пол, размахивают пистолетами и требуют денег. Тогда вроде бы можно попытаться выскользнуть из поля их зрения и скрыться. Второй вариант – это долго усыплять бдительность примерным поведением, ловить момент, просчитывать возможности и шансы, а как только выпадет случай – бежать, зная, что эта возможность единственная, другой не будет. Наверное, им попались какие-то неправильные похитители – а может, он просто не прочитал нужную главу…
Теперь, с высоты своего недельного рабства, Николай осознавал, что первого варианта у них не было совсем. Даже его сумасшедшая попытка завладеть оружием просто не могла закончиться ничем хорошим – его должны были убить немедленно, и даже странно, что этого не произошло. Кто бы, впрочем, возражал… Сиренево-жёлтые синяки, делавшие его похожим на плохо отбеленного леопарда, и так только-только начали сходить, частично сменяясь свежими, получаемыми почти каждый день. Глупо было надеяться, что даже получив на минуту в руки автомат, он сумел бы справиться с профессиональными вояками, имеющими, в отличие от него, несомненный опыт в стрельбе и полное отсутствие комплексов. Как он сейчас понимал, с его стороны это была даже не попытка побега, а проявление мужского эго, помноженного на переоценку своих возможностей. Наверное, тот парень, который в обложенной со всех сторон больнице посеревшего от ужаса Будённовска вырвал из рук бандита автомат и застрелил двоих, тоже думал, что справится с ситуацией. А может быть, просто посчитал, что терять ему нечего… Сложно представить, о чём думает сильный и храбрый человек за секунду до того, как его убьют… Мир его праху. Какие вы сволочи, люди, что дозволяете такому случаться. Пять с лишним лет страна не знает, что делать с мятежной провинцией, теряет людей, теряет силы, тратит невероятные средства и ресурсы – лишь бы не соглашаться окончательно с навязываемым ей «мировым сообществом» требованием без боя, без права на настоящий бой признать своё поражение в необъявленной ни кем войне. И самое гадкое, что она при этом мечется между логичной необходимостью установить свою власть и желанием показать всем, что ничего страшного на самом деле не происходит. Поэтому и чувствуют свою безнаказанность люди, подобные Усаму или Турпалу. Никакая нефть не стоит подобного.
Ребята давно уже спали, натянув на себя по уши те остатки одежды, которые сохранились на дне их распотрошенных в первый же день рюкзаков. Аптечка, финка, та одежда, что получше – всё это куда-то делось. Вместе с ними исчезли разные мелочи, способные чуть-чуть облегчить жизнь или хотя бы как-то отвлечь от реальности – вроде карманных шахмат с надколотой крышкой и полуотвалившимися буквами, из которых ещё можно было сложить слова «Матч-реванш, Ленинград, 1986». Понятно, что никто сейчас не стал бы играть с ним в шахматы, да и сам он не стал бы – не было ни желания, ни сил, ни освещения для этого, но хотя бы посмотреть на них было приятно…
– Я как подумаю, что никогда в жизни на трамвае не проехаться больше… – как-то сказал он своим. Сказал бездумно, ничего такого не имея в виду, просто на мгновение представив красно-белый ленинградский трамвай, набитый мрачными тётками и лукавыми девчонками-медичками, в тот момент, когда он со скрежетом входит в крутой поворот от Петропавловской на Льва Толстого, в месте, с обоих сторон обсаженном клёнами… Ощущение было настолько ярким, что Николай даже зажмурился, втягивая носом тусклый металлический запах и улыбаясь, как будто этот трамвай весь был вокруг него.
– Пошёл ты…
И после этого – длинная матерная фраза. От своего. Для Алекса это было настолько нехарактерно, что Николай, обернувшись по сторонам, – нет ли рядом кого из охраны, положил шпатель и нагнулся к нему почти вплотную. Игорь продолжал методично выкладывать кирпичи на козлы, стуком и шуршанием создавая привычный для намётанного уха конвоира звуковой фон.
– Не понимаешь сам?
Николай понимал многое, но лучше было бы, чтобы молодой выговорился. На повышенный голос Анзор заглядывал не каждый раз, и в любом случае пара минут у них была.
– У меня родители дома остались. Мама и отец. Уже август вот-вот, потом сентябрь будет, и что? Что они будут думать? И что делать? Я маму никогда не увижу, если мы здесь останемся, а ты – трамвай.
Алекс снова выругался, с яростью и болью в голосе.
– Мне плевать на трамваи. Мне плевать на машины и самолёты. Я хочу видеть своих родителей – и знать, что у них всё в порядке…
– Когда мы отсюда выберемся, я напрошусь к вам домой обедать.
Если бы Николай сказал это задушевным тоном или хотя бы попытался – тут бы его Алексей, наверное, и убил бы на месте. Благо шпатель в его добела сжатой руке сидел твёрдо, как рукоятка кортика. К счастью, такого Николаю в голову не пришло – излишней задушевностью он никогда не отличался и фраза прозвучала спокойно и безэмоционально.
– Когда мы отсюда выберемся… Если мы отсюда выберемся… – Алекс посмотрел вбок, но Николай опять не возразил, спокойно глядя на свои заскорузлые пальцы. -…тогда я проведу две недели с родителями, не расставаясь ни на секунду. Спать буду под дверью их спальни. Потом я соберу всех своих знакомых… Расскажу им всё. Назанимаю денег, под любые слова, под какие угодно… Куплю на «девятке» «калаш» и вернусь сюда… Сам. Уйду потом домой снова или нет – это уже не так важно будет. Но потом. Ты меня… понимаешь?
Бывший бригадир помолчал – наверное, с полминуты, всё так же разглядывая свои руки, посеревшие от въевшейся уже почти до костей цементной пыли. Потом спросил, по-прежнему не поворачиваясь:
– Алекс, ты помнишь самую важную фразу ковбоя Мартина из фильма «Человек с бульвара Капуцинов»?
Алексей помолчал с секунду, оторопев. Потом он начал ржать, так же молча. Справа, перестав стучать кирпичами, глухо всхлипнул Игорь. Несколько мгновений они оба давились бесшумным смехом, ненормальным среди окружающей действительности. Николай был единственным исключением, а уже через секунды успокоились и ребята – в окружающей обстановке человек либо становился истериком и невротиком, либо начинал владеть своими лицом и эмоциями как влюблённый в покер самурай. Оба повернулись к нему, становясь серьёзными на глазах.
– Я буду участвовать, – сказал Николай прежде, чем кто-либо ответил за него.
