Щедро разбросав вокруг бело-розовое цветение, шла по городу весна. Пряное благоухание плыло над землей, проникало в дома, в затемненные окна. В этом безудержном цветении посреди сада двое молодых людей стояли словно зачарованные…
Сколько уж Василий перевидел всего за эти годы! Считал, что чувства его притуплены людским горем, зверствами фашистов, что пусто в сердце и жизнь уже ничем ни удивить, ни обрадовать не сможет. И вдруг такое в нём пробудилось!… Но глядит на Ольгу — и молчит. Разучился, видно, за войну ласковые слова говорить…
— Ну точно сам не свой сейчас, — признался после Виктору. — Смотрю на неё — не могу насмотреться!… Как полечу на задание — не представляю… И ничего такого вроде бы нет между нами, но что, что со мной творится — не пойму?! А главное — слов у меня, слов нет! Молчу как идиот… Да и что сказать? Что улетаем не позже как через неделю?… Но как подумаю, что расставаться придется!…
— Не девушка, а чистый омут! — грустно и серьезно сказал Виктор.
— Какой там «омут»?! Детство сплошное! Призналась, что уже была у неё любовь. В киноартиста влюбилась и открытки с его изображением пачками покупала… Но это ещё в школе у неё было, до войны…
Василий не мог забыть, как, попрощавшись с ним, медленно и нерешительно пошла Ольга домой. И тревожно ему стало за неё, поэтому разговорился с Виктором, чтобы отогнать эту тревогу. Но она не проходила.
Остановились у калитки, закурили.
— Виктор, может, что-то не так вышло, но у меня это очень… серьезно… — сказал Василий. — Очень!
Виктор посмотрел вверх, на небо — оно было чистое, бездонное, усыпанное яркими дрожащими звездами. Ответил сдержанно:
— Луны бы не было, когда полетим… Парашюты на голубом фоне очень хорошо просматриваются…
И ещё был вечер. Ясный, чистый. Предательская луна выставляла город как на ладони.
Они медленно шли по тихой улочке. И вдруг — немецкие самолеты! Василий и Ольга остановились у небольшого беленького домика. Со страшным воем невдалеке упала бомба, рядом — другая… Прижавшись к стене, Ольга подумала, что вот сейчас следующая бомба упадет прямо на них, напряглась в жутком ожидании, потом вдруг отпрянула от стены и встала перед Василием, загородила собой.
— Оля, не смей! — вскрикнул он.
И в это время что-то плюхнулось рядом, качнулась земля, но… взрыва не последовало…
Они одновременно, словно сговорившись, кинулись от дома и пустились бегом к реке.
Когда, отдышавшись, прислушались — над городом стояла такая тишина, такое разливалось спокойствие, что казалось, войны нет и в помине.
— Ты почему прикрывала меня там, у дома? — строго спросил Василий.
Она ответила так, будто это давно, уже много лет назад, решено у неё:
— Надо, чтобы ты жил.
«Если бы от тебя зависело это!…» — подумал Василий.
— Скорей бы кончалась война, — продолжала она серьезно. — Хочу вернуться домой. Хочу после войны встретиться с тобой. Чтобы Москва была вся в огнях, как раньше, до войны. И чтобы ты был всегда со мной.
— Всю жизнь?
— Да.
— Может, ты выйдешь за меня замуж?
— Да.
— Я не могу без тебя, — сказал он после недолгого молчания. — Поговорю с полковником, чтобы тебя назначили в нашу группу. Полетим вместе. Нам очень нужен второй радист.
— Нет, нет! — ответила она сразу. — Ты не должен говорить полковнику, что мы знакомы. Не можешь говорить об этом никому! — Она отошла к самой воде. Глядя на тяжелые, перекатывающиеся волны, сказала тихо: — Больше всего боюсь попасть к ним в руки живой. Не смерти боюсь, а другого… — Еле выговорила: — Надругательства… — И как бы заранее ища поддержки, повернулась к нему: — Ты помни обо мне, ладно? Всегда помни…
Он подошел к ней, взял её руки в свои, и она, видя его волнение, поспешила успокоить:
— Но беда могла случиться и здесь! И видишь — всё обошлось благополучно!
— Пока благополучно, — поправил Василий. — Но бомба лежит в земле, и она может взорваться в любую минуту…
В этот вечер он долго не хотел её отпускать. Целовал без конца глаза, тонкие руки, гладил её плечи… Говорил мало. Словно комок какой застрял в горле. И так тяжело ему было от мысли, что вот война, и он, здоровый, сильный человек, не может ни уберечь, ни оградить от беды эту слабую и бесконечно милую девчонку, и что непременно расстаться надо им. И если придет момент, когда ей будет невыносимо трудно, а такие моменты бывают в жизни каждого разведчика, он ничем не сможет помочь.
Огромная, лютая ненависть к фашистам переполняла его сердце, и чувствовал Василий, что нет и не может быть такого задания, которое он не взялся бы выполнить…
Дома, у калитки, его опять ждал Виктор. Постояли молча, покурили.
— Где Наташа? — спросил Василий.
— Ушла к себе, — ответил Виктор.
Не ладилась дружба у них. И не могло быть любви — это все четверо хорошо понимали. Сердцу не прикажешь!
Весь третий день Василий был как шальной. Ольга всё время стояла у него перед глазами. Мысленно подбирал слова, которые скажет ей вечером. Что-то самое главное всё хотел объяснить и боялся, что не успеет. Был недопустимо рассеян в разговоре с полковником…
Лишь стемнело — заторопился к Ольге. Не шел — летел: только бы увидеть!… У дома его встретила хозяйка, пожилая суровая женщина:
— Оля сейчас к тебе выйдет, — сказала строго. — Пройди огородами.
Он шел грядками, и необычайной тяжестью наливались ноги: предчувствовал, что-то неладное ждет его. И когда увидел Ольгу, бросился к ней, обнял, а она отстранилась и тихо сказала:
— До свиданья, Вася. Улетаю я. Меня товарищи ждут… Улетаю я.
— Как же так?! Почему ты раньше?!
Она прильнула к нему и зашептала, успокаивая:
— Я вернусь! Вот увидишь — вернусь! Я разыщу тебя! Ты только верь — я приду!…
Приоткрылась дверь, кто-то, кажется Наташа, позвал:
— Оля, пора!
Метнулась к дому, на ступеньках крыльца задержалась, и снова он услышал:
— Я вернусь! Помни обо мне…
Он порывался что-то ответить. И не мог.
Через два дня и его группа вылетела в тыл врага. Неделю располагались в лесу около небольшого польского городка. Потом Василию удалось установить связь с местными партизанами, которые устроили его, «глухонемого», в сапожную мастерскую. В маленькую каморку мастерской приходили немецкие солдаты и офицеры. Василий внимательно вслушивался в их разговоры с хозяином, по отдельным словам а фразам собирал воедино разведывательные данные.
