— Можете быть свободны, — сказал Арсеньев.
Земсков чётко повернулся через левое плечо и вышел. Спустя несколько минут в штаб вбежал Николаев. С трудом переводя дыхание, он сказал:
— В первой батарее — разрыв снаряда на спарках. Шацкий ранен. Он отослал всех от машины и стрелял сам, сидя в кабине.
Тем временем Земсков шёл по присыпанным снегом окаменевшим неровностям дороги. В ушах его звучала фраза Арсеньева: «Можете быть свободны». Теперь она означала не только разрешение уйти, обычное в военном обиходе, но и другое. «Неужели я больше не нужен? — спрашивал себя Земсков. — Я совершил преступление. На моем месте есть уже другой офицер. Вот — долгожданное возвращение в часть…» — он встряхнул головой. «Нет, я прав. Притащу сюда этого хорька Сивца. Эх, был бы Яновский!» — Он посмотрел на часы. «В моем распоряжении пятьдесят пять минут. Надо найти Сомина. Другая встреча будет после разговора с Арсеньевым».
Зенитную батарею Земсков нашёл быстро. Сейчас здесь было уже не два, а четыре автоматических орудия. Артиллеристы окружили своего бывшего командира. Все они были рады ему, поздравляли с возвращением, с орденом, с новым званием. Белкин побежал разыскивать Сомина. Через несколько минут они вернулись вдвоём. Земсков хотел обнять друга, но Сомин протянул ему руку:
— Здравствуй, Андрей. Как нога?
— Ты что, болен? — спросил Земсков. Он не мог понять странной холодности Сомина. — Что с тобой, Володя?
— Да ничего, — Сомин натянуто улыбнулся. — Пойдём в мою хату, выпьем с дороги.
— А ты давно стал выпивать сверх положенных ста грамм? — Земсков уже ясно чувствовал отчуждённость Сомина. «Что с ним произошло за это время?»
Идти в гости к Сомину Земсков отказался. Сомин не стал его удерживать, только спросил:
— Пистолет сейчас возьмёшь?
— Носи! — махнул рукой уже на ходу Земсков. — Может быть, он мне вообще уже не пригодится.
Теперь на душе у Земскова было совсем горько. Самое трудное для него надвигалось со всех сторон: он здесь не нужен. Земсков снова направился в станицу. Переходя дорогу, он увидел на дверях одного из обшарпанных домиков красный крест.
— Дурак я, дурак, — обругал он себя. — Вот куда надо было идти раньше всего!
В санчасти за столом, покрытым белой клеёнкой, что-то писал незнакомый доктор. Чужая девушка с погонами младшего лейтенанта медслужбы резала бинты. В углу на носилках, как обычно, храпел санитар. Доктор вопросительно посмотрел на Земскова. Девушка перестала резать бинты, быстро поправила косынку и тоже уставилась на незнакомого офицера, который стоял в дверях, не говоря ни слова.
— Пройдите за ширму, — сказал доктор, — сейчас я вас посмотрю.
Он никак не мог припомнить этого офицера, хотя чёрная шинель и морская фуражка говорили о его принадлежности к полку.
— Я — не лечиться. — Земсков подошёл ближе и заглянул во вторую комнату. Там было пусто.
— Так чего же вы хотите? — спросил доктор. Санитар сладко потянулся, привстал на своих носилках и, увидев Земскова, тут же вскочил:
— Доктор, это ж Земсков! Товарищ старший лейтенант, когда прибыли? А у нас тут перемены, — сообщил он, не ожидая ответа. — Вот капитан медицинской службы — наш полковой врач, а это сестра, тоже новая.
Земсков пожал руку всем троим:
— А где же остальные?
— Не знаете? — обрадовался санитар. — Наш военфельдшер сейчас — строевой офицер, а Людмила вовсе уехала.
— Куда?
— С Рощиным уехала в Лазаревскую, учиться на бодистку.
Земсков круто повернулся и вышел, забыв закрыть за собой дверь. Врач и сестра переглянулись.
— Какой он у вас странный, — сказала санитару девушка.
— Наверно, контузило, сотрясение центральной нервной системы! — профессионально объяснил санитар. — А был самый культурный офицер.
Земсков шёл, опустив голову, не разбирая дороги. Разболелась нога. Он успел уже много находиться за это утро.
Хриплый басовитый окрик заставил его остановиться:
— Капитан, вы почему не приветствуете?
Перед Земсковым стояли рыхлый подполковник и штабной писарь — сержант с толстой папкой. У подполковника было нездорового цвета квадратное лицо с толстыми бледными губами.
— Виноват, товарищ подполковник, — Земсков отдал честь и хотел идти дальше.
— Стойте! Вы кто же будете, товарищ нарушитель воинских уставов?
Писарь зашептал ему на ухо:
— Это Земсков — разведчик. Об нем сейчас говорили в штабе.
— Земсков? Ну, теперь ясно. Разгуливаете? Хороших разведчиков воспитали, нечего сказать! Яблочко от яблони недалеко падает! — Подполковник широко расставил ноги и засунул руки в карманы шинели. — Придётся мне вас задержать, капитан, для пользы службы.
Земсков вспыхнул, но сдержался. Он понял, что имеет дело с начальником политотдела, о котором так нелестно отозвался Головин.
— Командир полка приказал мне быть у него через час. Остаётся сорок минут. Разрешите идти?
Писарь снова зашептал что-то на ухо подполковнику. Тот нахмурился, издал нечленораздельный звук и пошёл дальше.
Земсков пересёк улицу и двинулся через обледенелые кусты. Он спустился к незамерзающей речушке, перешёл по бревну на другой берег. Расположение части осталось далеко позади, когда Земсков увидел спину человека, согнувшегося в три погибели. У ног его лежал длинный снаряд с хвостовым оперением. Человек услышал шаги и, не разгибаясь, крикнул:
— Не подходите! Опасно!
Земсков узнал голос Ропака и подошёл ближе, несмотря на предупреждение.
Инженер обрадовался и испугался одновременно:
— Андрей Алексеевич, дорогой, идите отсюда, прошу вас. Я занят таким делом… Но, ради бога, никому не говорите.
Оказалось, что Ропак, вопреки всем запрещениям, разбирает реактивные снаряды.
— Я давно хотел это сделать, а сейчас, после того, что было в штабе, я обязан доказать, что вы поступили правильно. Разрывы на спарках — не случайность! — Он снова взялся за ключ.
Земсков кивнул головой:
— Да. Мне говорил офицер из полка Могилевского. У них тоже рвалось, но неизвестно почему. Давайте помогу.
Четыре разобранных снаряда лежали рядом. Пятый разобрали вместе.
— Ну вот, — сказал Ропак тоном доктора, ставящего диагноз — извольте взглянуть, Андрей Алексеевич: три снаряда не вызывают никаких вопросов, а вот на двух… Будьте любезны, подайте мне тот стакан. Смотрите: на внутренней стороне глубокие продольные насечки. При воспламенении пороха в ракетной части корпус не выдерживает давления газа и тут же разрывается. В одних случаях дело ограничивается разрывом ракетной части, в других — от детонации взрывается и разрывной заряд тротила.
— Проклятый хорёк! — проговорил сквозь зубы Земсков. — Дайте мне, Марк Семёнович, эти стаканы. Я их отнесу командиру полка.
Ропак замахал руками:
— Что вы, милый мой, с ума сошли?
Только теперь инженер понял, что в его исследованиях заключалась двоякая опасность: разрыв снаряда и взрыв гнева Арсеньева. Но Земсков был неумолим:
— Мы обязаны все показать капитану третьего ранга, что бы ни было потом. Какое это имеет значение, когда речь идёт о жизни наших людей?
