коляска. Анна Федоровна легла немножко отдохнуть после обеда, Матрена дремала, сидя у окна, и очнулась только при стуке подъехавшего экипажа.
— Матушка моя! Ведь, кажись, приехала! Анна Федоровна, вставайте, приехала!
И от волнения она растерялась до того, что стояла неподвижно на месте, не спеша даже навстречу приехавшей.
— Приехала? Кто? Аничка? Приехала? — вскричала Анна Федоровна. Она вскочила с постели, как была в одних чулках, без чепчика и побежала к двери.
Аня между тем вышла из коляски и по знакомой ей дорожке садика направилась к дому, в сопровождении горничной, приехавшей с нею. Анна Федоровна встретила ее прежде, чем та дошла до крыльца.
— Аничка, радость моя! — закричала она, протягивая к ней руки, и вдруг остановилась в недоумении.
— Господи, да что же это такое! Разве это Аничка? — прошептала она побледневшими губами.
— Конечно я, бабушка, — сказала Анна, подходя к ней и целуя ее. — Неужели я так переменилась, что меня и узнать нельзя? — с тайною радостью прибавила она.
— Переменилась, родная, страсть как переменилась! — говорила Анна Федоровна, с ног до головы осматривая свою внучку. — И выросла; кажись, меня переросла, да и лицом как будто другая стала. А как же — бабушку-старуху по-прежнему ли любишь? Вот что скажи!
— Как же не любить? Конечно люблю. — И Анна снова поцеловала старушку. Поцелуй этот был не так нежен и крепок, как желала Анна Федоровна; крошка Аня гораздо горячее целовала в былые годы свою бабиньку; но старушка и тем была довольна; она привлекла к себе девушку, она покрывала поцелуями ее лоб, глаза, щеки, губы, — казалось, она хотела сразу вознаградить себя за все годы разлуки.
Анна давно отвыкла от подобных ласк; они, вероятно, тронули бы ее, если бы ее не смущала мысль о постороннем свидетеле их. Ее горничная стояла сзади нее с саквояжем в руках и осматривалась кругом с несколько насмешливой улыбкой. Анна уловила эту улыбку и постаралась освободиться из объятий старушки.
— Пойдемте скорей в комнаты, бабушка, — предложила она, — вон Софья не знает, куда деть мои вещи! Где же Матрена? Пусть бы она ей показала.
Матрена стояла на крыльце и все время не спускала глаз с бывшей своей питомицы. Она так же, как и Анна Федоровна, сразу заметила перемену в ней, в ее уме также мелькнула мысль: «Точно не наша Аничка»; но когда она услыхала, что Анна назвала ее не «няней», а Матреной, что-то как будто кольнуло ее в сердце.
Анна Федоровна, держа за руку свою внучку, подошла к крыльцу.
— Матрена, что же это ты не здороваешься с Аничкой? С ума сошла от радости, старая! — плача и смеясь в одно и то же время, проговорила Анна Федоровна.
Матрена сделала шаг к девочке. Анна небрежно поцеловала ее в щеку.
— Здравствуй, здравствуй, Матренушка, — сказала она, — пожалуйста, проведи горничную в мою комнату, покажи, куда поставить мои чемоданы; вон кучер несет маленький; надобно, чтобы кто-нибудь помог ему поднять большие.
— Не беспокойся, голубчик, все снесут; пойдем в комнату, ты, я думаю, устала с дороги, — сказала Анна Федоровна, которой хотелось, чтобы в эти первые минуты свидания милая внучка ни на кого не смотрела, ни о чем не думала, кроме нее одной.
Они вошли в комнаты. Анна скинула пальто, шляпку и перчатки, подошла к маленькому зеркальцу, украшавшему одну из стен, тщательно пригладила свои волосы, поправила несколько смявшийся воротничок и огляделась кругом.
— Какая маленькая и низенькая комнатка! Разве нельзя было очистить для нас несколько комнат большого дома, бабушка? — спросила она.
— Нет, голубчик, большого дома уж нет: в прошлом году он начал обваливаться, так арендатор велел разобрать его, — отвечала Анна Федоровна, не спускавшая глаз с внучки, как будто стараясь в чертах этой стройной, красивой, нарядной девочки узнать свою нежно любимую маленькую толстушку.
— Я думаю, здесь очень душно, — со вздохом заметила Анна.
— Мне не душно, и тебе прежде не было душно, дружочек; ты помнишь ли, как здесь со мной жила? — ласковым голосом сказала Анна Федоровна.
— Конечно помню, бабушка, я помню, как я тогда была глупа, как я не хотела носить ни перчаток, ни платьев, как часто даже снимала башмаки и чулки.
Эти воспоминания, к которым Анна относилась с презрением, были полны прелести для ее бабушки.
— А помнишь ли ты… — начала она рассказывать какое-то происшествие из времени первого детства Анны, — происшествие, очень маловажное само по себе, но для нее драгоценное, как все, имевшее отношение к ее любимице. Оказалось, что Анна забыла это происшествие, но с удовольствием слушала рассказ; а там за одним рассказом явился другой, и когда через несколько минут Матрена вошла в комнату, она увидела, что бабушка и внучка сидят рядом на диване, в дружеской беседе: Анна весело смеется, а бабушка смотрит на нее с любовью и радостью.
Лицо Матрены было нахмурено и озабочено.
— Я, право, не знаю, сударыня, — обратилась она к Анне Федоровне, — куда мы поместим эту петербургскую горничную, она не хочет жить со мной в кухне.
Анна Федоровна слегка поморщилась.
— И зачем ты привезла ее с собой, — с легким упреком обратилась она к внучке, — точно мы с Матренушкой не могли бы услужить тебе!
— Конечно нет, бабушка, — весело вскричала Анна. — Разве можно без горничной! Не беспокойся, Матренушка, я поговорю с Софьей: она должна жить, где я ей прикажу.
Матрена еще раз окинула пристальным взглядом девочку и тяжело вздохнула. Если бы даже в наружности Анны не произошло никакой перемены, эти слова, тот тон, каким они были сказаны, ясно показали бы ей, что перед нею стоит не ее прежняя «Аничка».
Анна Федоровна захлопотала, как бы поскорей чем-нибудь угостить дорогую гостью, проголодавшуюся в дороге. Матрена поспешила поставить на стол все те нероскошные запасы, какие находились в их распоряжении: крынку холодного молока, кусок сливочного масла, несколько яиц, свежий, только что испеченный хлеб и, наконец, лепешку с творогом. Анна всего покушала понемногу, только от лепешки отказалась, заметив, что «это слишком тяжело».
— А ты ведь, бывало, как любила эти лепешки! — несколько печально заметила Анна Федоровна. — Матренушка нарочно испекла к твоему приезду, думала угодить тебе!
— Благодарю тебя, Матренушка, — приветливо обратилась Анна к старой няне. — Только я уж отвыкла от прежней пищи. Я тебя попрошу накормить Софью и потом прислать ее ко мне; мне хочется поскорей разобрать свои вещи да переодеться: противно ходить в таком грязном, смятом платье.
Обе старушки с удивлением оглядели наряд девочки. Ее шерстяное синее платье, отделанное черным бархатом и украшенное несколькими рядами оборочек, казалось им даже слишком богатым для деревни — а она им недовольна!
Удивление их еще более увеличилось, когда Софья начала под надзором и по указаниям «барышни» разбирать ее чемоданы, развешивать и расставлять все заключавшиеся в них вещи. Маленькая комнатка, которая должна была, по мнению Анны Федоровны, служить спальнею и ей, и ее внучке, едва могла вместить все эти вещи. Постель старушки пришлось опять вынести на кухню, а на место ее Анна поставила стол, который должен был заменить ей туалет. Софья покрыла его белым кисейным чехлом на розовой подкладке, поставила на нем зеркало и разместила множество баночек, скляночек, щеточек, гребенок, гребеночек и коробочек. За неимением большого платяного шкафа целая стена комнаты была убита гвоздями и завешена простынями, под которыми скрывались платья и юбки, кофточки и пальто Анны. Анна Федоровна перенесла свое белье в Матренин сундук и уступила свой комод девочке, которая сверху донизу
