бледный, одетый чуть ли не в лохмотья.
— Ну что, Сеня, сделал ты мне? — бросилась к нему Аня.
— Да как же, сделаешь тут, — недовольным голосом ответил мальчик. — Вчера коршун утащил утенка: управляющий уж ругался, ругался, сказал, коли еще что с птицей случится, отошлет меня к отцу, а отец, сама знаешь, какой: до смерти исколотит!
— Экая досада! — грустным голосом проговорила Аня. — Ты и за тростником не ходил?
— Где уж тут ходить, не до того!
Аня задумалась.
— А хочешь так, Сеня, — предложила она, — ты сходи за тростником, а я здесь посижу, постерегу птиц?
— Постережешь? — Сеня подозрительно поглядел на свою собеседницу. — А как не усмотришь?
— Усмотрю, Сеничка, голубчик! Помнишь, как ты тогда ходил за белкой, я же смотрела.
— Ну, пожалуй, я пойду, только коли что случится, я так на тебя и скажу. А хлеб ты мне свой отдай на дорогу: небось ты-то уж наелась!
Аня беспрекословно отдала мальчику свой кусок, от которого она успела уже отъесть почти половину, взяла его длинную хворостину и уселась так, чтобы видеть все вверенное ее попечению стадо и самым добросовестным образом исполнить взятую на себя роль.
Сеня, по-видимому очень довольный выдумкой своей маленькой приятельницы, ушел, насвистывая какую-то песню и с наслаждением кусая Анин хлеб.
Часа два пришлось просидеть девочке на берегу пруда. Чтобы развлечь себя, она несколько раз перегоняла свое стадо с одного места на другое, бросала в воду кусочки травы и любовалась, как птицы ловили их, скликала к себе то утят, то гусят, и все-таки в конце концов нашла, что быть пастухом очень скучно и что Сеня ужасно долго пропадает.
Наконец он вернулся, неся в руках несколько палочек тростника, и лицо девочки засияло радостью. Маленький пастух уселся рядом с ней и принялся с помощью обломка ножа выделывать из тростника дудки. Ане давно уже сильно хотелось иметь этот музыкальный инструмент, а никто во всей деревне не сумел бы сделать его так искусно, как Сеня. Когда две дудки были готовы, друзья начали музыкальные упражнения, от которых всякий зажал бы себе уши, но которые доставляли им нескончаемое удовольствие. Наигравшись досыта и от души поблагодарив Сеню за его подарок, Аня побежала домой похвастаться бабушке своим искусством. Старушка работала в маленьком цветничке, обрезая сухие листья и подвязывая молодые веточки растений. Надобно было полить цветы; Аня тотчас же схватила лейку и побежала к реке достать «самой свеженькой водицы». Чтобы полить весь садик, девочке пришлось раз пять прогуляться таким образом за водой, всякий раз поднимаясь по крутому берегу реки с тяжелой лейкой в руках, — но это нисколько не утомило ее. Ее молодые силы требовали работы; поднимать тяжести, карабкаться на крутизну доставляло ей истинное удовольствие.
Отдохнув несколько минут за чаем, к которому няня приготовила для нее ватрушку с черникой, она опять убежала из дома на берег реки, где ее уже поджидали деревенские товарищи и подруги. Солнце клонилось к закату, дневные работы были кончены, и дети собирались на обычное место своих вечерних игр — на луг, тянувшийся между улицей и рекой. Сено с этого луга было уже скошено и убрано, засохшие стебельки травы несколько кололи босые ноги детей, но на такую мелкую неприятность никто не обращал внимания. Все были заняты шумной, веселой игрой «в разбойники»: одним надо было придумывать, как искуснее нападать, другим — как ловчее спасаться от нападений. Аня, назначенная начальницей одного разбойничьего отряда, в пылу битвы толкнула девочку, изображавшую «проезжего», так, что бедняжка упала и получила себе большую шишку в лоб, а сама, за ослушание воли главного атамана, была пребольно выдрана им за волосы — но это нисколько не уменьшало ее веселья. На темном небе уже зажглись звезды, а смех и крики детей все еще не умолкали, пока наконец строгие матери не зазвали их в избы, пригрозив за непослушание розгой.
— Ой, как я устала, как спать хочется! — говорила Аня, опускаясь на крылечко своего дома.
Няня раздела полусонную девочку — и она почти не помнила, как очутилась в постельке; бабушка заботливо прикрыла ее чистенькой простыночкой и долго стояла над ней, любуясь на ее крепкий, спокойный сон.
— Сударыня, к вам письмо, — проговорила няня, осторожно отворяя дверь спальни. — Иван вернулся из города, привез.
Бабушка взяла конверт, надела очки, не торопясь, распечатала письмо и принялась читать его при свете одинокой свечки. Она читала долго и внимательно, как будто не совсем понимая содержание письма или не доверяя глазам своим.
Когда она кончила наконец чтение, руки ее дрожали, старческое лицо ее побледнело, и она в изнеможении опустилась на близ стоящий стул.
ГЛАВА II
Анна Федоровна Карпова была дочерью священника и очень молодая вышла замуж за небогатого чиновника соседнего уездного городка. У нее было несколько человек детей, но все умирали очень скоро после рождения. Одна только дочь, самая младшая, осталась жива и росла на утешение отца и матери. Впрочем, отцу недолго пришлось радоваться на свою маленькую девочку; Саше еще не исполнилось и семи лет, как он заболел и вскоре умер. После смерти его Анне Федоровне пришлось самой работать, чтобы добывать необходимые средства к жизни для себя и ребенка. Она бодро принялась за труды — и вскоре самые богатые барыни города не давали шить свои платья и шляпки никому, кроме нее. Маленькая Саша не нуждалась ни в чем необходимом. Мать и единственная прислуга в доме, Матрена, нянчившая всех детей Анны Федоровны, посвящали ей всю свою жизнь. Самая хорошенькая комнатка в небольшой квартире была отдана в ее распоряжение; одета она была не хуже богатых девочек ее лет; когда ей пришло время учиться, Анна Федоровна отдала ее не в школу для детей бедных горожан, а во французский пансион, где она сидела рядом с дочерьми тех барынь, на которых работала ее мать. Желание Саши было законом для обеих женщин; чтобы доставить ей удовольствие, они готовы были целые ночи просиживать за работой. И девочка ценила эти заботы, эту любовь. Немножко избалованная, она иногда была капризна и требовательна; но стоило ей заметить, что ее капризы огорчают мать, — и на глазах ее тотчас же появлялись слезы раскаяния, и она всеми силами старалась загладить свой необдуманный поступок. Анна Федоровна и Матрена считали ее чудом красоты, ума и доброты. Она и в самом деле была добрая и неглупая девочка, хотя не отличалась никакими необыкновенными способностями; зато красота ее действительно обращала на себя общее внимание. Когда она, ребенком, весело припрыгивая, возвращалась из пансиона домой в сопровождении Матрены и легкий румянец играл на ее нежных беленьких щечках, а глаза ее ярко блестели и светились, встречавшиеся на дороге барыни не могли удержаться от восклицания; «Какая прелестная девочка!». Когда она — высокая, стройная девушка, с удивительно нежным цветом лица, глубокими темно-синими глазами и длинными, густыми, золотистыми волосами — гуляла с матерью в общественном городском саду, прохожие заглядывались на нее, и не раз приходилось ей краснеть, слыша восклицание: «Какая красавица!».
Саше только что исполнилось семнадцать лет, и она, окончив курс в пансионе, искала уроков, чтобы облегчить матери ее трудовую жизнь, когда в город приехал из Петербурга один очень богатый барин, помещик села Опухтина. Он где-то случайно увидал Сашу, и она с первого же раза необыкновенно
