девочек будили в шесть часов утра и не пускали спать до двенадцати часов ночи. Авдотья Степановна была строже чем когда-нибудь, и сама мадам Адель часто приходила в мастерскую, торопила работниц и очень сердилась, если какая-нибудь работа не скоро оканчивалась. Нелли засадили за подрубливанье какой-то бесконечно длинной оборочки и строго-настрого приказали кончить сегодня же. Пальчики бедной девочки с трудом шевелились, глаза ее беспрестанно закрывались, и утомленная больная головка едва держалась на плечах. Услышав, что мадам Адель посылает одну из девочек прикупить какую-то ленточку, Нелли подошла к ней.
— Пожалуйста, мадам, — сказала она умоляющим голосом, — позвольте лучше мне сходить, у меня так сильно болит голова, что я совсем не могу шить.
— Ну, хорошо, иди, только, пожалуйста, скорей беги и аккуратней подбирай под образчик.
Нелли пошла в Гостиный двор. Был март месяц, стояла сырая погода, когда на улицах уже тает снег и всюду страшная грязь, а в воздухе еще чувствовался пронизывающий холод, иногда более неприятный, чем зимний мороз. Во всех лавках были толпы покупателей, и Нелли пришлось ходить часа полтора, прежде чем она могла купить то, что ей было нужно. Она вернулась в магазин с мокрыми ногами. Только что она вошла в комнату, как мадам Адель, не дав ей даже раздеться, погнала ее куда-то с большой картонкой отнести готовое платье. Идти пришлось очень далеко, и когда Нелли возвратилась в магазин, все девочки уже отобедали и сидели за работой. Нелли велели наскоро пообедать и сейчас же идти в мастерскую. Бесконечная оборочка, начатая девочкой поутру, опять была всунута ей в руки, и Авдотья Степановна строго-настрого велела ей работать как можно живее. Нелли взялась за шитье. Теперь глаза ее не слипались, как поутру, она даже совсем не хотела спать, только чувствовала легкую головную боль, да какую-то усталость во всех членах и небольшой озноб. Впрочем, озноб происходил, как она думала, от того, что ей не дали времени переменить чулки, а они были совершенно мокрые и сильно холодили ей ноги. В эту ночь Нелли спала, но спала как-то тревожно, ей все снились страшные сны, она беспрестанно просыпалась, и ее томила сильная жажда. На другой день она встала опять с такою же сильною головною болью, как накануне, и опять отпросилась сходить по поручению мадам Адели, так как сидеть за шитьем казалось ей невозможным, когда лоб ее трещал, а виски сдавливало в тисках. Когда она возвратилась, исполнив данное ей поручение, Авдотья Степановна встретила ее бранью:
— Ты, должно быть, нарочно шляешься, мерзкая девчонка, чтобы не кончать работы, которую я тебе дала! — накинулась она на бедную девочку. — Сегодня вечером нужно отнести платье барыне, а у тебя еще оборка не подрублена! Садись сейчас и шей, и если ты осмелишься встать с места, я тебе задам!
Нелли покорно села на свой табурет и взялась за иголку. Головная боль ее нисколько не унялась от прогулки на свежем воздухе, ее бросало то в жар, то в холод, ноги и руки ее болели, точно разломанные. Подруги заметили, что она ужасно бледна, и спросили, что с ней.
— Ничего, — отвечала Нелли и продолжала шить, как-то машинально водя взад и вперед иголкой. За обедом она ничего не ела и, пока другие обедали, сидела молча в углу, прислонив к стене свою больную голову. Она с трудом перешла из кухни в мастерскую, но не посмела сказать Авдотье Степановне о свой болезни и продолжала шить, пока наконец не подрубила всю бесконечную оборку. В глазах ее рябило, руки ее дрожали, она работала как-то бессознательно и сама не видела, в какую сторону идут ее стежки. Когда она поднесла свою оконченную работу Авдотье Степановне, та даже вскочила с места от гнева и ужаса:
— Что ты наделала, негодница! — закричала она задыхающимся голосом. — Ты перепортила всю работу! Это ты мне на зло, дрянная девчонка! Я тебя!..
Нелли была бледна. Она хотела что-то сказать и не могла, хотела закричать, голос замер в ее груди, она пошатнулась, дико взглянула на Авдотью Степановну и вдруг упала на пол.
Авдотья Степановна страшно перепугалась. Все мастерицы и ученицы повскакали со своих мест и окружили Нелли. Бедная девочка лежала без чувств на полу. Ее облили водой, положили на постель, она пришла в себя, но была так слаба, что не могла держаться на ногах. Авдотья Степановна сама раздела ее, уложила, бережно укрыла и не велела ей вставать до самого вечера. Все думали, что Нелли заболела от усиленной работы последних дней, что ей стоит только хорошенько отдохнуть, и она выздоровеет. Но не тут-то было, к ночи девочке сделалось не лучше, а напротив, хуже, она металась на постели, стонала и бредила. На другое утро мадам Адель послала за доктором. Он осмотрел внимательно Нелли и потом сказал хозяйке магазина:
— У девочки горячка, я бы советовал вам поскорее отправить ее в больницу, болезнь опасная и может быть заразительная.
Мадам Адель немедленно исполнила приказание доктора. Держать больную в мастерской, да еще перед праздником, было для нее слишком неудобно, и она тотчас по отъезде доктора поручила одной из старших мастериц свезти Нелли в ближайшую больницу. Нелли ничего этого не видела и не чувствовала. Она была в совершенном беспамятстве. Она не слышала, как мадам Адель запрещала девочкам подходить к ней и как бедная Варя, заливаясь слезами, просила позволения хотя еще разок взглянуть на свою милую Лену; она не чувствовала как ее закутали, как мастерица взяла ее на руки и повезла на тряском извозчике в больницу. В двух больницах не было свободных кроватей, и Нелли не могли принять; наконец, в третьей ее согласились оставить. И в больнице девочка не скоро пришла в себя.
Когда сознание возвратилось к ней, она увидела, что лежит на кровати, покрытой толстым серым одеялом, она почувствовала, что на голову ее положено что-то холодное, взглянула вокруг и заметила длинный ряд кроватей, какую-то большую неизвестную ей комнату, тускло освещенную лампою, каких-то незнакомых женщин, которые ходили взад и вперед. Бедная девочка никак не могла понять, где она и что с ней. Она хотела привстать, голова ее казалась такою тяжелой, что невозможно было поднять ее, хотела крикнуть, но вместо того издала только очень слабый звук; этот звук услышала, однако, одна из незнакомых женщин, проходивших мимо. Она тотчас подошла к Нелли.
— Ну что, малютка, — проговорила она добродушным голосом. — Очнулась? Как ты себя чувствуешь?
— Где я? — слабым голосом спросила Нелли.
— Где? Да в больнице, дружочек, вот теперь, даст Бог, поправишься, а было тебе очень плохо.
Нелли вдруг почему-то вспомнилась оборочка, за которую ругала ее Авдотья Степановна.
— Пустите меня, — заговорила она слабым, но торопливым голосом. — Я еще не кончила работу… Авдотья Степановна придет… Прибьет.
— Господь с тобой, бедняжечка, — ласково сказала женщина, — никто тебя не будет бить; какая там работа, закрой глазки да попробуй заснуть, это будет для тебя всего лучше!
Добрая женщина поправила подушку Нелли, сняла с головы ее холодный компресс, бережно укрыла девочку и, еще раз повторив «Ну засыпай, спи себе спокойно!» — отошла к другим больным.
Нелли была страшно слаба. Так слаба, что она никак не могла собраться с мыслями и понять окружающие ее предметы. Слова доброй женщины «засыпай, спи» казались ей каким-то грозным приказанием, которого она не смела ослушаться. Она закрыла глаза и через несколько минут действительно заснула, но таким крепким сном, какого она давно не испытывала. Когда она проснулась, был уже день. Она чувствовала себя как-то бодрее и лучше, чем ночью, и хотя все еще не могла поднять ни головы, ни руки, но зато при некотором усилии мысли вспомнила, что заболела в магазине за несколько дней перед Святой, и сообразила, что ее, вероятно, отправили в больницу, где она лежит и теперь. Она огляделась вокруг. Комната, где она лежала, была большая, светлая, высокая; в ней, кроме нее, помещалось еще несколько больных женщин; из них одни неподвижно лежали на кроватях под такими же серыми байковыми одеялами, как то, которое закрывало ее, другие полусидели, прислонясь к подушкам, и некоторые, наконец, совсем сидели, спустив ноги на пол и разговаривая друг с другом. На этих последних были надеты какие-то серые полосатые блузы и очень некрасивые чепчики. Нелли засмотрелась на эти странные чепчики и не заметила, как к ней подошла та же женщина, которая говорила с нею ночью.
— Ну что, малютка, — сказала она весело, — послушалась меня, выспалась, теперь ведь лучше, не правда ли?
— Да, благодарю вас, — отвечала Нелли.
— Ну, и превосходно, лежи смирно, не раскрывайся, сейчас придет доктор.
Действительно, через несколько минут в комнату вошел доктор. Он стал обходить всех больных,
