полезно. Нелли помнила, в какой бедности она родилась, какие лишения переносила в магазине, и потому с сочувствием относилась ко всем нуждающимся людям; ей стыдно было носить дорогие платья и разные золотые вещи; она охотно стала бы одеваться совсем просто и отдавать все, что тратилось на ее наряд, бедным, но Анна Матвеевна непременно хотела, чтобы она была одета не хуже самых богатых девушек из их знакомых, и тратила на ее туалет множество денег. Нелли слыхала и читала о многих женщинах, которые умели приносить пользу другим, учили детей, писали книги, делались докторами; она чувствовала, что и сама она способна на это. Она была здорова, получила хорошее образование; все говорили, что она от природы умна, и она сама чувствовала, что не глупа; отчего же не могла она делать как другие, отчего же и ей было не жить с пользою для других? Анна Матвеевна находила, что все это лишнее, что она еще молода, что ей надо веселиться и ни о чем больше не заботиться.
Нелли могла скрывать свои заботы, чтобы не печалить maman, но совсем ни о чем не заботиться она не могла. Ей очень хотелось иметь около себя какого-нибудь человека, которому бы она могла вполне довериться, который бы понял ее и посоветовал ей, как поступить. Она перебирала в уме всех своих знакомых, но между ними не было никого, с кем бы она была особенно дружна. Она вспомнила о Софье Ивановне. Впрочем, она никогда не забывала ее. Много раз просила она у Анны Матвеевны позволения навестить свою прежнюю учительницу, но Анна Матвеевна всегда отвечала ей отказом. Она находила, что у Нелли достаточно новых знакомых и что ей нечего думать о старых, знавших ее в бедности. Нельзя очень строго осуждать за это Анну Матвеевну. Нелли была еще очень молода, дурное общество могло испортить ее, а Анна Матвеевна не знала — хороши ли те люди, с которыми Нелли была знакома до переезда в ее дом. Нелли тогда сама еще была совершенный ребенок, и на мнение ее нельзя было положиться. Один раз, гуляя, Нелли встретила на улице старую служанку Софьи Ивановны. Она сейчас же подошла к ней, заговорила с ней и узнала от нее, что отец ее бывших хозяев умер, сестра Софьи Ивановны вышла замуж, а сама Софья Ивановна живет не в Петербурге, а в одном губернском городке, где она учит детей. Нелли хотела расспросить еще о многом, но Анна Матвеевна отозвала ее и не дала ей больше разговаривать со старухой. Нелли была довольна хоть тем, что узнала адрес Софьи Ивановны. Она решилась воспользоваться им и написать письмо к своей старой приятельнице, которая прежде была так добра к ней и, вероятно, еще не забыла ее или, по крайней мере, без труда вспомнит о ней.
Целую ночь провела Нелли за этим письмом. Она подробно описывала свою жизнь, с тех пор как рассталась с Софьей Ивановной, откровенно высказывала ей все свои чувства и мысли и просила у нее совета, как поступить. Отправив письмо, она стала с лихорадочным нетерпением ждать ответа. Она двадцать раз высчитывала и пересчитывала, сколько времени нужно письму, чтобы дойти до города, где жила Софья Ивановна; чрез сколько времени та может собраться написать ответ, и во сколько времени ответ этот дойдет до нее. Она даже несколько похудела и побледнела от ожидания. Наконец через десять дней ей подали письмо. Анны Матвеевны не было в эту минуту дома, и она могла без помехи прочесть его. Письмо было не длинно; но тем не менее оно сильно взволновало Нелли. Вот его содержание:
Как могла ты думать, что я позабыла тебя! Напротив, я много раз вспоминала ту миленькую, любознательную, веселую девочку, которая так оживляла наши воскресенья в течение одной зимы. Я даже просила моих петербургских знакомых разузнать, где и как ты поживаешь. Они писали мне, что какая-то богатая дама взяла тебя из магазина к себе на воспитание. Я очень рада, что это воспитание не испортило тебя, что из многообещающей девочки ты сделалась умною девушкою, на многое способной. Если бы ты могла приехать ко мне — у тебя нашлось бы здесь, к чему применить эти способности. Я открыла в здешнем городе женскую гимназию. У меня около шестидесяти воспитанниц; ученье их пошло бы очень хорошо, если бы я могла найти себе порядочную помощницу. Судя по твоему письму, ты была бы именно такой, как мне нужно. И как славно зажили бы вместе! Утром занятия с детьми, вечером чтение, разговоры, небольшой кружок знакомых, умных, дельных людей, с которыми нельзя соскучиться. Если ты хочешь послушать моего совета, брось твою старуху; она взяла тебя просто, чтобы позабавиться тобой как хорошенькой куколкой, ну и довольно; теперь ты уже не куколка, приезжай сюда, здесь ты можешь вести самостоятельную и, главное, полезную жизнь. До свидания.
Нежно любящая тебя
София К.»
Нелли печально опустила голову по прочтении письма. Софья Ивановна, видимо, не поняла ее, не поняла ее отношений к Анне Матвеевне. Как могла она так презрительно отзываться о ее благодетельнице; как могла она говорить, что ее добрая, нежная maman взяла ее к себе для одной забавы! Для забавы просиживала она с ней целые часы в больнице; для забавы доставляла она ей возможность учиться у самых лучших учителей в городе; для забавы терпеливо выслушивала она сперва детскую болтовню глупенькой девочки, а потом серьезное чтение книг, быть может, вовсе не интересовавших ее, но полезных Нелли, для забавы не спала она по ночам, когда Нелли чувствовала себя нездоровой, для забавы заботилась она о том, чтобы доставить своей воспитаннице всякие удовольствия, устранять от нее неприятности? О, если бы даже это была правда, если бы и в самом деле она делала все это для собственной забавы, то как не любить, как не уважать женщину, которая находит свое удовольствие, свою забаву в том, чтобы заботиться о других людях, чтобы приготовлять им счастливую судьбу!
И Нелли чувствовала, что она действительно искренно, всем сердцем любит и уважает свою благодетельницу, что неуважительный отзыв о ней Софьи Ивановны оскорбляет ее больше, чем оскорбило бы какое-нибудь замечание, сделанное против нее самой.
Но в письме Софьи Ивановны было не одно только оскорбление Анне Матвеевне: в нем было еще и другое — было приглашение начать самостоятельную, полезную деятельность. Нелли несколько раз перечитала ту часть письма, в которой говорилось об этом, и всякий раз с новым волнением. Учить детей, быть помощницей Софьи Ивановны! О какое это было бы счастье для нее! Как хотелось ей той жизни, о которой писалось в письме! Но ведь это невозможно! Ведь она дала слово Анне Матвеевне. Молодая девушка спрятала письмо в ящик своего стола и в грустном раздумье сидела у окна.
В эту минуту Анна Матвеевна, только что вернувшаяся домой, вошла в ее комнату. Она сейчас же заметила расстроенный вид своей воспитанницы и спросила у нее, что с ней. Нелли попробовала ответить «ничего» и придать лицу своему веселое, беззаботное выражение, но это плохо удалось ей, и Анна Матвеевна, встревоженная ее скрытностью, начала настоятельно допрашивать ее. Нелли была честная девушка. Она не любила, да и не умела лгать. Если она скрывала от своей благодетельницы переписку с Софьей Ивановной, то только потому, что боялась огорчить ее; теперь же она решилась во всем признаться. Она сказала, что писала к Софье Ивановне, подробно описывая ей свою жизнь, и в ответ получила письмо, в котором та зовет ее к себе в помощницы, в учительницы женской гимназии.
— Из-за чего же ты волнуешься и огорчаешься, Леночка, я все-таки не понимаю? — спросила Анна Матвеевна.
— Maman, милая, если бы вы знали, я не смею говорить вам этого… Вы мне запретите… Но меня так манит та жизнь, о которой пишет Софья Ивановна, мне так хочется трудиться, быть полезной! Вы не знаете…
— Я знаю одно только, — прервала Анна Матвеевна, и на лице ее показалось гневное выражение, которого Нелли не видала никогда прежде, — я знаю одно только, что ты неблагодарная девчонка, не заслуживающая моих забот и моей любви!
С этими словами она вышла из комнаты, сердито захлопнув за собой дверь.
Нелли осталась одна, пораженная, как громом, этим незаслуженным упреком. Неблагодарная! Целых четыре года употребляла она над собой всевозможные усилия, чтобы во всем угождать своей благодетельнице, и теперь разве не готова она была, по ее требованию, отказаться от того, что казалось ей самою счастливою будущностью, и все-таки ей приходится слышать этот ужасный упрек в неблагодарности! Целый день провела Нелли у себя в комнате в слезах и самых печальных мыслях и кончила тем, что сама себя признала во всем виновною. Она знала, что ее переписка с Софьей Ивановной, что ее разговор о трудовой жизни огорчат maman, она ни за что в свете не должна была позволять себе этого. «Я принимала благодеяния, — говорила она себе, — теперь я должна платить долг благодарности, как бы ни был он
