Более ужасных и раздирающих душу поминок я во всю мою жизнь не видывал».
Для первого книжного издания «Тупейного художника». Оно же и последнее прижизненное: каноническое.
Несколько подробностей. «Тупейный художник» в шестой том, вообще говоря, не планировался — он там оказался по несчастью. А несчастье было связано с
Замкнулся обруч жизни: из далекого 1861 года встала фигура молодого московского либерала, служившего когда-то вместе с Лесковым у «Сальясихи» в газете «Русская речь». Того самого, что под именем Сахарова удостоился в романе «Некуда» нескольких строк: он «смахивал на большого выращенного и откормленного кантониста, отпущенного для пропитания родителей».
Теперь, четверть века спустя, «откормленный кантонист» решал судьбу шестого тома. Надежд не было: в делах цензурных Феоктистов был страшней самого Победоносцева. Лесков воззвал к Суворину: «Вы знаете, за что это?.. За две строки в „Некуда“, назад тому 25 лет…»
Чуда не произошло: зарезал.
Лесков узнал об этом 16 августа 1889 года. На лестнице суворинекой типографии, где ему сообщили новость, у Лескова случился приступ стенокардии. Первый приступ болезни, которая через пять лет свела его в могилу.
В «посмертной просьбе» он запретил надгробные речи о себе. Его мучила мысль о совершенных ошибках и проигранных литературных битвах; он не хотел верить в хорошее отношение к себе ни современников, ни потомков. Он умер непримиренным.
Чудо произошло позже.
Чудо воскрешения великого художника в духовной жизни народа.
Постскриптум
Сын классика
«Сын классика» — понятие неуловимо каверзное, словно созданное для анекдота, а меж тем оно реально и драматично. Мемуаристы прошлого донесли до нас странные эпизоды из этой сферы: Федор Федорович Достоевский, бранящийся с Сергеем Львовичем Толстым за карточной игрой; Илья Львович, жалующийся окружающим: вы думаете, легко быть сыном классика?..
В одном случае история дала на этот вопрос ответ, полный глубины и значимости: это жизнь Лескова-младшего.
Жизнь Лескова-старшего не была легкой; он немало вытерпел; он не был счастливым автором; он не был счастливым человеком и в частной жизни; но судьба дала ему то, чего не дала никому другому из русских писателей-классиков, не исключая и Пушкина, и Тютчева, и Толстого, дожившего до мафусаиловых лет в окружении множества детей, — Лескову судьба дала сына, который сумел встать
Андрей Лесков сделался экспертом по творчеству своего отца чуть не сразу после его смерти; без консультации с ним биографы писателя не могли обойтись ни в десятые, ни в двадцатые годы; с выходом же книги Андрея Лескова — без нее не мог обойтись ни один читатель, серьезно интересующийся Николаем Лесковым; она воистину легла в фундамент отечественной Лесковианы: по гигантскому объему сведений, где разработка личных архивов соединилась со скрупулезным знанием печатных источников, по точности интуиции, наконец, по необычности письма — труд Андрея Лескова есть своеобразный шедевр жанра: мемуарного и исследовательского разом.
Смешно сказать, но первое издание его книги (не очень удобный кирпичеобразный томина, с прекрасной статьей В. Десницкого, но без научного аппарата), вышедшее в конце 1954 года в Гослитиздате, — почти тридцать лет оставалось единственным. К семидесятым годам, когда вновь вспыхнувший интерес к Лескову вернул его в число самых читаемых русских классиков, — жалкие десять тысяч того первого тиража сделались уже совершенною редкостью; положение доходило до курьеза, когда даже и специалисты выстраивались за этой книгой в библиотечную очередь. Пока столичные издатели предавались раздумьям, помогла «провинция»: туляки в 1981 году повторили издание; эти пятьдесят тысяч несколько смягчили голод, но не устранили его. И, наконец, в 1984 году вышел двухтомник Лескова- младшего в серии «Литературных мемуаров».
Уникальная книга, тридцать лет честно работавшая в нашей литературе, была, наконец, понята как памятник отечественной словесности. Тем самым наш долг выплачен был не только Николаю Лескову, но и его сыну, Андрею.
Андрей Лесков — фигура замечательная. Юрий Нагибин, кажется, первым из литераторов обрисовал его в одном из своих рассказов. Константин Симонов, пытаясь помочь переизданию, в своих письмах отдал Андрею Лескову должное. И все-таки жизнь и подвиг Лескова-младшего еще не вполне оценены.
Они близки к чуду.
Чудо, прежде всего, в том, что мальчишка, после разрыва родителей оставшийся один на один с отцом, человеком крутым, непредсказуемым, скорым на расправу и малоуправляемым в ярости, — сумел вынести из детских лет огромную к отцу любовь. Это было тем более знаменательно, что сын оказался — по характеру — повторение некоторых черт отца и соглашался с В. А. Десницким много лет спустя, что они с батюшкой — одного леса медведи.
Жизнь Андрей Николаевич прожил долгую, нелегкую, полную трудов. Полвека в седле, полвека за штабными картами: профессиональный военный, полковником вышедший в отставку перед первой мировой войной, он после революции нашел в себе решимость вернуться — в кадры РККА; он кончил жизнь генералом Советской Армии в отставке; военные музеи собирают о нем материалы как об одном из организаторов пограничных войск.
Кто знает, однако, каких высот достиг бы он, пойди с самого начала не по воинскому, а по писательскому пути: литературная одаренность Андрея Лескова ярко видна в его книге; и критики с полным основанием характеризуют его как «оригинального писателя лесковской школы» со своеобразным стилем, в котором налет искусной патины не мешает блистать живой игре эмоциональных оттенков. Полное название его труда в какой-то степени дает представление об этом лукаво-архаичном стиле: «Жизнь Николая Лескова по его личным, семейным и несемейным записям и памятям».
Поразительна по драматизму и история этой книги. Рукопись была вчерне закончена в 1935 году и показана А. М. Горькому. Горький успел прочесть и одобрить несколько глав; он, наверное, довел бы дело до быстрого издания, но смерть помешала, а без Горького дело застопорилось, хотя и В. А. Десницкий, и В. Д. Бонч-Бруевич делали, что могли. Во второй половине тридцатых годов и старшего-то Лескова едва издавали; это потом, в войну, «Левша» и «Железная воля» вывели его на передовую линию, а в 1937 году, когда первые отрывки из книги Андрея Николаевича появились в журнале «Наш современник», — Лесков оставался в глазах критиков «антинигилистом», и только. Несколько лет Андрей Николаевич доказывал, что — не только. Осенью 1940 года рукопись, наконец, начали редактировать. К лету следующего года ее подписали в печать. Это произошло 4 июня 1941 года.
В сентябре 1941 года рукопись погибла в разбомбленном немцами ленинградском издательстве.
Оставался еще один, контрольный экземпляр, который Андрей Николаевич хранил дома.
Этот последний экземпляр погиб в марте 1942 года.
Андрей Николаевич продержался до марта, он сжег рукопись на исходе зимы, немного не дотянув до тепла.
Можно понять, чего это ему стоило.
Теперь оцените, чего он
