Ишакин вздохнул и шумно перевернулся на другой бок.
— Может быть, вы, товарищ сержант? — это подал голос Лукин.
— Что я?
— Ну, какую-нибудь историю?
— Какую же историю? Разве что из сорок первого?
— Крой, сержант, из сорок первого, — поддержал Качанов, — люблю послушать.
— Ладно, так и быть, — согласился Андреев, скручивая цигарку. — Война застала нас на границе. Полк разбомбило в первый же час, а наш батальон уцелел, потому что капитан Анжеров увел его по тревоге из военного городка. Потом мы пробивались из окружения, хватили всякого, но чаще всего вспоминаю один случай.
Сержант прикурил и заметил, что Васенев насторожился — он лежал так же, но чувствовалось, что напрягся.
— Прибился к нашему отряду старшина. Не совсем обычный старшина. Сверхсрочник. До войны кутил у своей знакомой и потерял пистолет. Старшину судил ревтрибунал, дал сколько-то лет тюрьмы. Сидел старшина в Слониме, наши второпях забыли о заключенных, освободили их уже немцы. И вот представьте себе положение старшины.
Сержант глубоко затянулся и сделал паузу. Лукин поторопил:
— Ну и что, товарищ сержант?
Ишакин открыл глаза: ага, и тебя заинтересовало.
— Вот и представьте. Немцы предлагали ему служить у себя — все-таки имел он зуб на Советскую власть. Она его в тюрьму посадила. А он отказался и пошел искать своих, на нас и наткнулся. Капитан Анжеров не поверил ему: могли такого подослать и немцы. Словом, в пиковом положении оказался. И от немцев ушел, и свои не признали.
— Правоверный капитан у вас был, — заметил Ишакин.
— Что ж ему оставалось делать? Старшине он сказал:
— Хочешь быть с нами, добывай оружие в бою.
— Правильно, — сказал Лукин.
— В первом же бою старшина стал добывать оружие. Шальной немец выдвинулся к нам ближе, мы его стукнули. Вот старшина и пополз, чтоб автоматом его завладеть. Уже добрался, взял автомат, а тут его немцы и убили.
— Вот тебе и правильно, — отозвался Ишакин.
— Конечно, правильно! — подтвердил Мишка.
— А человека нет, да? — ощерился Ишакин. — Почему бы этот автомат не подобрать после боя?
— Разве дело только в автомате? — спросил Андреев.
— А в чем же?
— B долге, в чести.
— Трудные для Ишакина понятия, — вставил Васенев.
— Трепалогия, товарищ лейтенант, — зло возразил Ишакин. И вдруг Мишка зашипел:
— Тихо, братцы!
Разговор оборвался, и ясно стало слышно, что где-то играет духовой оркестр. Радио? Нет, не похоже, вишь, как заметно вздыхают трубы. Лукин толкнул Качанова в бок:
— Играют, а?
Теперь уже все отчетливо слышали, что духовой оркестр играл вальс «Амурские волны».
— Можно на разведку, сержант? — спросил Мишка.
— Почему ты меня спрашиваешь?
— Виноват! Разрешите, товарищ лейтенант?
Васенев для важности помешкал, но все-таки разрешил. Андреев даже удивился: как он на это решился? Мишка, закинув за плечо автомат, подмигнул Лукину и выбрался из садика на улицу. Вернулся быстро и был очень возбужден.
— Хлопцы! — сказал он, сияя, как медная пуговица. — Хотите верьте, хотите нет — танцы! Провалиться мне на этом месте — танцы под духовой оркестр.
— Вот это да! — вздохнул Лукин.
— Здесь недалеко культурный садик, есть танцевальная площадка. А девчонки — закачаешься, так бы и остался до конца войны. Хлопцы, куда мы попали?
— Кому война, кому мать родна, — вставил Ишакин. — Шумишь тут со своими танцами.
— Лежи ужо! — огрызнулся Мишка и к Васеневу елейным голосом: — Товарищ лейтенант, на один танец, а? На один, а?
— Отставить, Качанов!
— Иэх-х! Жаль!
— Не переживай, — улыбнулся Андреев. — Напрасно нервы портишь. Видишь, старшина идет? За нами.
— Уже?
И в самом деле, старшина с противогазом и с красной повязкой на рукаве спешил к гвардейцам.
— Кажется, он хочет доложить, что карета подана, — вздохнул Качанов. — Ну, что ж, мы, сержант, готовы. Потанцуем потом, когда вернемся.
Парашютистов ждала полуторка, а на аэродроме — вместительный тихоходный «Дуглас».
2
«Дуглас». В утробе его, возле двери, у противоположного борта, высился штабель простеженных, как телогрейки, продолговатых мешков защитного цвета. То мягкие парашютные мешки, в которых партизанам сбрасывали продукты и боеприпасы. Видимо, в одном месте летчики сбросят парашютистов, а в другом — мягкие мешки.
Командир «Дугласа», высокий, с черными усиками грузин в меховых унтах, усадил гвардейцев вдоль правой стенки — Васенев сел от двери первым, а Лукин — последним.
Перед посадкой грузин придирчиво осмотрел своих новых подопечных, остановился возле Лукина, покачался на носках и спросил:
— Послушай, дорогой, ты куда собрался? Скажи, пожалуйста, куда?
Лукин растерянно оглянулся на Васенева, не понимая, чего хочет от него летчик. Как это куда собрался? Разве это секрет?
— Почему молчишь? К бабушке в гости собрался, да? В туристский поход собрался? Почему вещевой мешок повесил сбоку? Посмотри, как у них!
Лукин, конечно, немножечко слукавил. Вещевой мешок полагалось пристроить на груди, а Лукин умудрился приладить сбоку, справа.
— Убиться хочешь, да? — не унимался капитан корабля, и Лукин, покраснев, приладил вещмешок на груди, а поверх пристроил автомат.
Сейчас грузин взял у Васенева вытяжную фалу и защелкнул карабинчик за металлическую трубку над головой. Таким же образом зацепил фалы у других гвардейцев.
В центре самолета возвышалась тумба, над ней в потолке зияла круглая дыра, покрытая сверху стеклянным колпаком. Перед вылетом на тумбу встал летчик, по пояс очутившись в стеклянном колпаке, и только теперь Андреев догадался, что купол сделан для наблюдателя. Из него можно было вести круговое наблюдение и стрелять из спаренного авиационного пулемета. Купол мог вращаться вместе с пулеметом.
Удивительное дело, пока было неясным назначение купола, до тех пор Григорий сохранял относительное спокойствие. А тут будто что-то прорвалось внутри, и ему стало не по себе. Почувствовал
