За всех, за всех, которые погибли,Он, полурусский и полуеврей,Проснулся для войны от летаргииМладенческой и ощутил одно:Всё делать так, как делают другие!Всё остальное здесь предрешено…Не опоздай. Сядь рядом с ним на парте,Пока погоня дверь не сорвала.По крайней мере затемни на картеВ районе Жиздры, западней Орла,Ту крохотную точку, на которойЕму навеки постлана постель.Завесь окно своею снежной шторой,Летящая над городом метель.Опять, опять к тебе я обращаюсь,Безумная, бесшумная, — пойми:Я с сыном никогда не отпрощаюсь,Так повелось от века меж людьми.И вот опять он рядом, мой ребёнок.Так повелось от века, что ещёТы не найдёшь его меж погребённых:Он только спит и дышит горячо.Не разбуди до срока. Ты — старуха,А он — дитя. Ты музыка, а он, —К несчастью, с детства не лишённый слуха,Он будущее чувствует сквозь сон.
7
Весь день он спал, не сняв сапог, в шинели,С открытым ртом, усталый человек.Виски немного впали, посинелиТаинственные выпуклости век.Я подходил на цыпочках, боялсяДохнуть на сына. Вот он, наконец,Из дальних стран вернулся восвояси,Так рано оперившийся птенец.Он встал, надел ремень и портупею,Слегка меня ударил по плечу.Наверно, думал: «Нет. Ещё успею,Зачем тревожить! Лучше помолчу».Последний ужин. Засиделись поздно.Весь выпит чай и высмеян весь смех,И сын молчит, неузнан, неопознанИ так безумно близок, ближе всех.Как мысль гнетёт его? Как скудноОсвещена под лампой часть лица!Меняется лицо ежесекундно.Он смотрит и не смотрит на отца.И всё в нём недолюбленное, недо —любившее. В мозгу — как звон косы,Как взмах косы: «Я еду, еду, еду».Он смотрит и не смотрит на часы.Сегодня в ночь я сына провожаю.Не знает сын, не разобрал отец,Чья кровь стучит, своя или чужая, —Всё потерялось в стуке двух сердец.Всё дело в том, что… Стой! Но в чём же дело?Всю жизнь я восхищался им и ждал,Чтоб в сторону мою хоть поглядел он.Ждал. Восхищался. Вот и опоздал.И он прервал неконченую фразу:— Не провожай. Так лучше. Я пойдуС товарищами. Я умею сразуПереключаться в новую среду.Так проще для меня. Да и тебе ведьНе стоит волноваться. — Но, без сил,Отец взмолился. Было восемь, девять.Я ровно в десять сына упросил.