Лучшее за год. Мистика, магический реализм, фэнтези (2003)

Шарон Маккартни получила степень магистра изящных искусств в области поэзии на Писательском семинаре при университете штата Айова, а также диплом юриста в университете Виктория. Ее произведения публиковались в журналах «The Fiddlehead», «Prism International», «Event», «Frain», «sub- TERRAIN», «Prairie Fire», «Iowa City» и др. Кроме того, Ш. Маккартни выпустила в свет сборник стихов «Под брюшной стенкой». Ее причудливая фантазия «Вослед «Приношению Телетуну» Чака Джонса» была опубликована в осеннем выпуске «The Malahat Review» за 2002 год (издательство университета Виктория, штат Колумбия).

Так лебедь
В темную воду вниз головой ныряет,
Но здесь не вода — долина,
Океан воздушный, и берега его — это столовые скалы,
Что являют лики великих.[32]
О Икарово бедное счастье, хрупкий прибор
Из клея и перьев, который возносит ввысь,
Должен, по крайней мере. Хоть ненадолго.
И внизу обалделый путник таращится на дороге,
И койот-завистник острую морду задрал,
Потому что чует: рожденный трусить по земле
Никогда не взлетит. О слезы, о ветер в легких,
Как будто в груди у тебя
Два крыла забились.
Вот так смиряешься с болью,
Лихорадка, бред, похуже, чем наважденье —
На крыле? на игле?
Но неизбежна тяжесть,
Неизбывен Сизифов валун —
Только ты с ноющими плечами
Поднимаешь его на вершину,
Он с грохотом вниз катится,
И стучит в висках привычная боль,
Как молот по наковальне,
И алеет небо в твоих глазах,
Хотя до заката далеко.
Измочален, испепелен, измучен, упрямо бормочет:
«Что ж, надежда — штука с крылами», но Прометею
Из когтей не вырваться,
Его терзающих тело —
Ледяных когтей,
Как будто впитавших холод
Поднебесных высей.
Пересохшее устье реки,
Которая здесь протекала,
А теперь лишь пыль
И трещин узор невнятный.
И скребут отвердевшую землю когти.
О печаль и страх — оперение не из лучших,
Не укрыться им, не согреться им,
Но что еще делать в пустыне?
Здравый смысл упрямо бормочет —
Надежды нет на победу.
Но пытается он из последних сил,
Ибо воля богов неизвестна.
Тот, кто начал свой путь, не захочет свернуть и сдаться.
Вот уже на песчанике горизонт обозначен неверно,
И закатное солнце легло последним мазком так низко, опасно низко.
Шаг назад. Второй. Руку к глазам поднести,
Чтоб перспективу проверить,
А в другой палитра. Третий.
С палитрой, в берете а-ля Пикассо
Грохнуться в пропасть…

Нил Гейман Едоки и кормильцы Пер. Н. Горелова

«Начало этому рассказу положил сон, приснившийся мне в 1984 г., — я жил тогда в Эджваре. Во сне я был одновременно самим собой и тем самым человеком из рассказа. Вообще-то из снов обычно сюжета не получается, но этот сон продолжал преследовать меня, и в 90-х я записал его как текст для комикса, который должен был рисовать Марк Бэкингэм. Нельзя сказать, чтобы у этого произведения оказалось много читателей, напечатано было с такой грязью, что происходящее оказалось едва различимым на бумаге. Когда попросили дать рассказ для сборника «Избегай ночи», мне пришла в голову идея переложить сюжет, некогда воплощенный в комиксе, обычной прозой. И получилось так, что я, тридцатилетний, выступаю в качестве соавтора самого себя, когда мне уже сорок один».

Это правдивая история, почти правдивая, по крайней мере в том, что кто-нибудь да извлечет из этого рассказа для себя пользу. Дело было поздней ночью, и я замерз, оказавшись в городе, где мне вовсе не следовало оказываться. Во всяком случае, не в подобное время суток. Что это был за город — я вам не скажу. Я опоздал на последний поезд. Мучительно клонило в сон: в конце концов мне повезло, неподалеку от вокзала я наткнулся на кафе, работающее всю ночь. Посидеть в тепле. Вы знаете, каково в подобном месте, сами небось там застревали. Реклама «Пепси» с пустым местом для названия — прямо над витриной, на вилках — засохший желток. На всех вилках… Голоден я не был, взял себе бутерброд, кружку чаю с каплями бесплатного жира. Короче, этого хватит, и пусть не пристает ко мне, чего еще принести. Внутри сидели люди, двое беспризорных в засаленной одежде, каждый за своим столиком, наедине с бессонницей и пустыми тарелками. Спецовки застегнуты на все пуговицы: нежарко.

Я взял поднос и уже сделал несколько шагов в сторону от кассы, и тут кто-то произнес: «Эй! — мужской голос. — Ты! — выходит, он обращался ко мне. — Я тебя знаю, иди сюда, садись ко мне». Я сделал вид, что не слышу. Нечего встревать в разговоры в подобных местах. Но тут голос произнес мое имя. Я обернулся и посмотрел. Если уж кто-то окликнул вас по имени, выбор, знаете ли, невелик.

«Не помнишь меня?» Я покачал головой: среди моих знакомых он не проходил, а такого не забудешь. «Это я, — ответил он и признался жалостливо, почти шепотом: — Эдди Барроу. Будет тебе, приятель, неужели не вспомнил?» Вот теперь, когда он произнес имя, я более или менее осознал, что вспомнил. В