Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики

раз надеру ему задницу и засуну его под гору Этна».

— Просто поразительно, до чего бессмертный может напоминать маленького мальчика. Даже такой огромный и страшный, как ты.

Меня бросило в жар. Я промолчал.

— Забудь Зевса, — настаивала она. — Забудь и Тифоя. Стань человеком. Ешь, пей, веселись. — Ее глаза мерцали. Мне показалось, будто я куда-то проваливаюсь, увязая в сладкой ложбинке между ее грудями. — Мы могли бы путешествовать вместе. Я научу тебя, как получать удовольствие от жизни. И от меня тоже. Скажи, ты был когда-нибудь влюблен?

— Мы с Ехидной…

— Ехидна! Да! Вы с ней соединились и произвели на свет целый выводок жутких монстров наподобие самих себя, с избытком голов и клыков. Я не имею в виду Ехидну. Мы на Земле, здесь и сейчас. Я женщина, а ты мужчина.

— Но Зевс…

— Зевс, — сказала она насмешливо. В ее устах имя Властелина Олимпа прозвучало как непристойность.

Мы закончили трапезу, я расплатился, и мы вышли на тихую ночную улицу Миконоса. Минут пятнадцать-двадцать мы шли молча, пока не очутились в темной пустынной части города, квартале, застроенном складами, где улицы были не больше пяти футов в ширину. Безжизненные одинаковые строения с белыми стенами обступали нас с обеих сторон.

Она остановилась и быстро притянула меня к себе. Ее глаза ярко горели и излучали озорство. Губами она искала мои губы. С тихим свистящим звуком она отталкивала меня назад, пока не прижала спиной к стене, продолжая прижиматься ко мне все теснее, через наши тела пробежал энергетический разряд, способный сжечь целый континент. Я думаю, на Земле не нашлось бы такого, будь то человек или бог, кто не пожелал бы поменяться со мной местами.

— Быстро! В отель! — прошептала она.

— В отель, да.

Мы не стали утруждать себя пешей прогулкой. Это заняло бы слишком много времени. В мгновение ока мы исчезли из запутанного лабиринта улиц и появились в ее комнате в отеле, и с той минуты и до рассвета мы генерировали такую лавину эротической энергии, что целый остров содрогался от блистательной Быстроты и Натиска. Наши тела вздымались и опадали, сталкивались и переплетались, мы стонали и рычали, реки пота текли на простыни, и стук наших сердец был подобен грому, и глаза вращались в глазницах от головокружительного утомления, ибо мы позволили себе роскошь и не сняли с себя границ человеческой выносливости, дабы вкусить человеческой радости преодоления этих границ. Но поскольку мы все же не были смертными, мы в любое время могли восполнять истощившиеся силы и проделали это много-много раз, пока розовоперстая заря не подошла на цыпочках к стенам нашего отеля.

Обнаженные, недоступные взгляду смертных, мы с Афродитой бродили, взявшись за руки, вдоль линии прибоя белопенного моря, и она нашептывала мне о тех местах, куда мы можем отправиться, о тех радостях, которые можем испытать.

— Тадж Махал, — говорила она. — И летний дворец в Удайпуре. Персеполис и Исфахан весной. Баальбек. Париж, разумеется. Каркассонна. Водопад Игуасу и Голубая мечеть, фонтаны Голубого Нила. Мы будем заниматься любовью на вилле Тиберия на Капри… и между лапами Сфинкса… и в снегах на вершине Эвереста…

— Да, — говорил я. — Да. Йес. Йес. Йес. Йес.

Но в голове у меня была все та же мысль: Зевс. Зевс. Зевс. Зевс.

Мы путешествуем с Афродитой по миру, любуемся его красотами, их не счесть; так она отвлекает меня от моей истинной цели. Но это лишь временно. Путешествовать в компании с Афродитой так здорово, что я пока позволяю отвлекать себя.

Но я всегда помню о своей задаче. И это мое предостережение миру.

Я — существо, не знающее усталости, могучая сокрушительная сила. Таким я был создан. Пока я не встретил своего соперника. Но Зевс где-то есть. Я это знаю. Он носит маску. Он выдает себя за смертного либо потому, что это его забавляет, либо потому, что у него нет другого выбора, ибо в мире есть что-то, чего он боится, что-то, от чего ему приходится прятаться, некий бог, более могущественный, чем он, как Зевс был могущественнее Крона, а Крон — могущественнее Урана.

Но я найду его. И когда найду, я сброшу это тело и приму свою собственную форму. Я стану ростом с гору, и вы увидите мою сотню голов, и огонь моих глаз будет пылать и разить. И мы с Зевсом вновь сойдемся в смертельной схватке, и на этот раз я его одолею.

Это неизбежно.

Я вам обещаю. О, мелкие твари, я предостерегаю вас. Это случится рано или поздно.

И тогда вы задрожите. Мне жаль, что это произойдет. Тот разум, который был вложен в присвоенное мной тело, научил меня, что такое сострадание; поэтому я сожалею о разрушениях, которые я нашлю на ваши селения, ибо избежать этого будет невозможно, когда мы с Зевсом сойдемся в поединке. Примите заранее мои самые искренние извинения. Можете протестовать изо всех сил. Для меня нет другого пути.

Зевс? Это Тифой Титан зовет тебя!

Зевс, где ты?

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Он написал много незабываемо чудесных произведений научной фантастики, но то же самое сделали и мои покойные (и до сих оплакиваемые) друзья X, Y и Z, однако их кончина не произвела на меня такого эффекта, как уход Роджера. С одной стороны, это произошло слишком рано. Пятьдесят восемь — неподходящий возраст для смерти, особенно если вы столь молоды, энергичны и преисполнены жизни и творческой энергии, как Роджер. Но я оплакиваю его также и потому, что он был милым и любящим человеком. Я был знаком с ним почти тридцать лет и надеялся, что наше знакомство продлится еще лет тридцать, а теперь этого не будет. За все эти тридцать лет я ни разу не слышал от него недоброго слова в чей-либо адрес. (Не слышал я ни разу и недоброго слова в его адрес.) То был человек в высшей степени терпимый, наделенный высоким чувством юмора и доброжелательностью, в чем я убедился, когда не склонный к пунктуальности Роберт Сильверберг два раза подряд на целый час опаздывал на обед с Роджером, каждый раз приводя какие-то глупейшие оправдания. Быть знакомым с Роджером было счастьем во всех отношениях.

Я буду очень скучать об авторе «Розы для Экклезиаста», «…И зовите меня Конрадом» и всех остальных его замечательных историй. Нам не суждено узнать, какие чудеса изобретательности готовы были появиться из его плодотворного мозга. Но больше всего мне будет не хватать моего друга Роджера. Если вы живете достаточно долго, вам суждено пережить многих друзей, и через некоторое время вы уже начинаете ожидать новой потери, хотя привыкнуть к их частоте и неизбежности невозможно. А эту потерю особенно тяжело пережить.

Андре Нортон ОБОРОТЕНЬ

Иногда бывают поступки, которые человек должен совершить, даже рискуя всем, что ему дорого.

Герта нетерпеливо натянула капюшон, который беснующийся ветер пытался сдернуть у нее с головы. Бороться с ним было все равно, что протискивать свое тело, каким бы выносливым оно ни было, сквозь стену. В сумерках проснулись тени, на которые никому не хочется смотреть, разве что краешком глаза. Перехватив поудобнее свой знахарский мешок, Герта постаралась вызвать в памяти мысль об огне своего