мистером Холмсом.
— Да-да, — сказал я и обратился к мистеру Симпсону: — Вы не поможете?
Мистер Симпсон сильно толкнул меня, и я полетел с обрыва в полном блаженстве, наслаждаясь мягкостью окружающего меня воздуха. Прозвучали несколько выстрелов, и Лестрейд, сдирая шкуру с кокер-спаниеля, закричал:
— Вот оно, проклятие рода Симпсонов!
Под шкуркой оказалась другая собака, огромная, страшная, настоящее чудовище…
Я проснулся, полежал в постели, приводя мысли в порядок. Лестрейд был прав, ни один присяжный никогда бы не осудил ангельски прекрасную миссис Симпсон. Да и в литературе… В литературе как-то сложилось, что блондинки не могут быть злодейками. Вот если бы она была яркой брюнеткой… Хорошо, будет яркая брюнетка. Эсмеральда. Испанское имя. Она — испанка. Или нет — креолка! Злой гений бесцветного мистера Симпсона.
И пора им уже поменять фамилию. Они будут называть себя… мистером и миссис — нет, мисс, он же выдает ее за свою сестру — ох, как же их назвать? Я вспомнил своего старого знакомого, довольно неприятного малого, у которого была очень привлекательная сестра. Они были мистер и мисс Меррипит из Стэплтон-хауза. Решено: наши преступники будут мистер и мисс Стэплтон из Меррипит-хауза. А имя сердечника-дядюшки, которого они свели в могилу, испугав до смерти чудовищной собакой, пусть будет… я заглянул в выходные данные книги, которую читал перед сном, как делал всегда, когда мне надо было заменить подлинные имена персонажей. Однако ни одна фамилия не показалась мне приемлемой для вынесения в заглавие. «Проклятие рода Джонсов» — или Смитов — это, скорее, для юмористического рассказа. Фамилия Макдональд была гораздо лучше, но она сразу переносила действие в романтическую Шотландию, а я уже решил, что оно будет развиваться в скучной английской глубинке. Взгляд мой упал на строчку: «Гарнитура
Я писал этот роман с вдохновением, которого никогда не испытывал, описывая дела Холмса. Отдавая долг Лестрейду, именно ему я подарил славу убийцы зловещего чудовища. Но вся слава раскрытия этого преступления оставалась за мной — до того дня, когда я пришел к издателю, только что прочитавшему мою рукопись.
— Это совершенно ни на что не похоже! — сказал он мне устало. — Доктор Ватсон, вы упорно не внемлете моим настоятельным просьбам. Я до предпоследней страницы ждал, когда с континента, или из Америки, или откуда-нибудь еще приедет мистер Холмс и блестяще раскроет это дело. И что? Вы, кажется, хотите, чтобы со всей Англии собралась рассерженная толпа читателей и устроила тут суд по-американски? Как это… э-э-э… «суд Ленча», кажется. Я ведь показывал вам письма. Народ Британии желает читать о мистере Холмсе! Почему вы всюду выпячиваете свою персону? Мы уже знаем, где вы учились, и что вы позорно бежали из-под Майванда, и историю вашей женитьбы, и кое-кого из ваших пациентов и коллег. Но, извините, кому интересны ваши семейные обстоятельства? Холмс, мистер Шерлок Холмс — вот фигура, которую можно назвать героем нашего времени. Он ведет войну с хаосом не где-нибудь на окраинах империи, а в ее сердце… — издатель перешел на язык газетных передовиц «Таймс».
— Вы не видели, какой хаос он ухитрялся учинять на Бейкер-стрит, — возразил я. — Наша почтенная миссис Хадсон не раз грозилась выселить его через суд.
— Короче, я говорю вам: не пойдет! — объявил издатель. — Или вы приносите роман, где действует мистер Холмс, или я более с вами не разговариваю. Да, и зачем вы изобразили миссис Стэплтон такой фурией? Что за чушь — креолка, Эсмеральда? От всяких этих знойных креолок можно ожидать только преступление по страсти: пылкая душа, ревность, кинжал в сердце. «Да, это я убила его! Но и после смерти он мой!..» А тут она у вас хладнокровно плетет паутину, будто какая-нибудь Екатерина Медичи, всего лишь ради наследства. Нет уж, доктор, никаких Эсмеральд!
И вы еще будете говорить о гордости творца? Предрекаю вам, что не пройдет и сотни лет, и литературой будут править деляги-издатели, а не писатели-творцы!
Увы!
Две ночи я бессильно боролся с сомнениями, но здравый смысл победил. Я сдался и послушно переписал несколько глав в начале и в конце, рассыпал упоминания о Холмсе по остальному тексту и бестрепетной рукой превратил Эсмеральду Стэплтон в забитую слабовольную женщину, из последних сил сопротивляющуюся преступному мужу. Ее слугу Антонио, который был ее преданным помощником и одним из колоритнейших персонажей, я почти везде повычеркивал. О том, что я должен ее переименовать, я вспомнил в самый последний момент. Как бы ее назвать? Мария, Анна, Элвира? И зачем я ее сделал креолкой? Эсмеральда — это значит «изумруд». Изумруд, подумал я, это тот же берилл, только цветом поярче да ценою подороже. Вот так и назову ее — Бэрил. Даже лучше, что имя не испанское.
Я отнес свое истерзанное детище издателю, услышал его горячее одобрение и в конце концов получил рецензию от Лестрейда:
— Ну, доктор, спасибо! Весь Скотланд-Ярд спрашивает, нет ли у меня щенка от баскервильской собаки. А кое-кто считает, что я не должен был расстреливать несчастное животное, и так страдающее от фосфорной мази. Удружили, доктор, что и сказать!..
Глава 9
Диссертация
Кое-кого из моих читателей в свое время посещала мысль, что это доктор Ватсон до Великого Исчезновения Холмса был вроде бы женатым человеком, а после вроде бы как стал холостым? Что случилось с милейшей миссис Ватсон? Неужели доктор овдовел?
Нет, все было гораздо хуже.
То есть, благодарение Богу, милая моя Мэри жива и сию минуту, когда я пишу эти строки. Однако же случилось так, что ее ясные глаза взглянули на меня с невыразимым укором и родной голос произнес:
— Ты для меня умер.
Меня как громом поразило.
День начинался так хорошо.
Я только что вернулся от издателя в отличном настроении, ибо уговорил его принять к публикации сборник моих юмористических рассказов о приключениях французского офицера наполеоновских времен, и чек с авансом приятно грел мой карман.
— Бог мой, Мэри, что случилось? — с испугом спросил я.
Она молча указала мне на стол, и я увидел там обычную толстую папку из зеленого дерматина. Поверх папки лежал небольшой листок бумаги. Рядом — разорванный плотный серый конверт под размер папки.
Я подошел и посмотрел. «М-с Дж. Ватсон в собственные руки», — было написано на конверте.
«Дорогая м-с Ватсон, — значилось в записке. — Пожалуйста, не сочтите за труд ознакомиться с этим плодом моих трудов, который я в шутку иногда именую своей диссертацией. Полагаю, что вы узнаете много нового о д-ре Ватсоне. С уважением, О. М.»
Я открыл папку и увидел свой фотопортрет, один из тех, что я сделал недавно по просьбе редактора. Скорее всего, его купили у фотографа, который напечатал несколько лишних снимков, чтобы продавать желающим изображения автора шерлокианы, как продавал изображения государственных и общественных деятелей, признанных красавиц света и полусвета, а также преступников, известных громкими злодеяниями.
«Д-р Дж. Ватсон», — вывела на широком нижнем поле рука, знакомая с каллиграфией не понаслышке.
Фотография была наклеена точно на середину листа, и больше здесь ничего не было.
Я перевернул страницу.
«Предлагаемая Вашему вниманию диссертация ставит своей целью раскрыть некоторые стороны жизни известного своими литературными опытами доктора Ватсона…» — начиналась рукопись. Строго
