Славик подозрительно посмотрел на вожатую. Медленно, как учительница Кура, прохаживалась она по залу, от угла до черной половины пола и обратно. И было непохоже, что ей известна кража в подвале.
— Я предпочитаю на барабане, — ответил Славик.
— Ишь, какой шустрый! — Таня поправила длинной ногой паркетину. — Шефы обещают барабан и горн через неделю. А барабанить хотят все. Даже девчонки. Прямо с ума сойти…
Было ясно, что про подвал она ничего не знает. Может, ей насплетничали, как он гонялся за Козырем?
— Сойти с ума, оказывается, можно от собаки, — сказал Славик. — Если собака бешеная, человек моментально сходит с ума и начинает кусаться.
Таня запрокинула голову и расхохоталась.
«Кажется, она и про Козыря не знает», — подумал Славик. Он вспомнил изложение исторического события и предложил:
— Давайте устроим конкурс. Кто лучше расскажет про революцию, тому барабан. Я думаю, это будет справедливо.
— И ты выиграешь? — спросила Таня.
— Может быть.
— Что же ты думаешь рассказать?
— Я много чего знаю.
— Читал?
— Читал. И мама рассказывала.
— Твоя мама участвовала в революции?
— Приблизительно.
— Как это приблизительно?
— Ну как вам сказать… Она принимала участие, а сама не знала, что принимает участие.
Таня засмеялась и взглянула на подругу.
Олька сидела на подоконнике и не сводила со Славика глаз, и брови ее были сведены до отказа, как будто ее заставили держать на огне руку.
— Как же так может быть? — спросила она. — Мама не знала, что участвовала, а ты знаешь… — и потерла узкой рукой висок.
— А папа рассказывал… Папа все время называет ее — конспиратор. И гостям рассказывает. И они вместе смеются. А мама сердится, потому что школа у нее единственное светлое пятно в жизни.
— Какая школа? — встрепенулась Олька.
— А мамина. Мама, когда жила в Петрограде, устроила у себя в доме школу. Она сама учила, и подруги приходили учили. А папа тогда был студент и нуждался в средствах. Мама пригласила его учить в свою школу… Они учили, учили и поженились.
— Кого же они учили?
— Всяких неимущих… Если мне не изменяет память, то приходили неграмотные барышни с фабрики. Мама им объясняла азбуку и показывала волшебный фонарь. У нее была легкая школа: учились только по воскресеньям, уроков не задавали. А кому надоело учиться, шли в другую комнату и играли в лото. Сначала ходили одни барышни, а потом барышни стали приводить большевиков. Мама декламировала Пушкина, а они как будто играют в лото, а сами сговариваются. Главный большевик попросил маму купить гантели, как будто для гимнастики. А папа говорит — из гантелей они делали бомбы…
— Видишь, Танюша, — проговорила Олька с укором. — Твое решение не больно сходится с ответом. Такая барыня вряд ли наймется в шпионки.
— С жиру бесилась. Делать ей было нечего — вот и учила. Простая арифметика. Ей писано!
— Да почем ты знаешь?!
— Я мыслю по логике. И отец думает так же. — Таня выжала тряпку и принялась домывать пол.
— Твоего отца жгут прежние страдания и обиды.
— А Яшка? Яшка тоже считает, как я.
— Нашла кого слушать! Да твой Яшка не знает, почем штаны на толкучке. А туда же, берется на живых людей тавро ставить!
— Ну ладно! — Таня выпрямилась, поправила волосы локтем. — Так ты считаешь, что им подкинули эту пакость?
— Не считаю, а чувствую. Душой чую…
— Зачем? А ну, скажи, если ты чуешь?
— Можно навоображать тыщу причин… Самых чудных и невероятных. И знаешь, Танюшка, как бывает в жизни: чем чуднее, тем верней. Ну, представь себе: какой-нибудь злодей захотел замарать инженера Русакова.
— Так письмо-то послано не ему, а ей.
— Есть глупая пословица: муж да жена — одна сатана. Хоть пословица и неверная, на нее многие клюют.
— Ладно! А зачем Русакова марать?
— Тоже можно тыщу причин надумать… Гринька Мотрошилов и тот бы не отказался. Из ревности… А про перевозку фермы забыла? Подумай сама: как проще всего сорвать перевозку? Русакова поставить под вопрос, и перевозка встанет под вопрос.
— Что-то слишком мудрено.
— В жизни много мудреного.
Олька подошла к Славику и уставилась в него черными глазами. Ему стало немного страшно.
— Послушай, Славик. К вам гости ходят?
— Ходят.
— Дяденьки или тетеньки?
— К маме тетеньки, к папе дяденьки.
— К папе, наверное, служащие ходят, из управления.
— Наверно.
— А теперь скажи быстро: кто очень не любит твоего папу? Или маму. Сразу скажи. Знаешь, так не думай.
Таня разогнулась. С тряпки текла вода.
— Конечно, знаю, — сказал Славик. — Чего же думать.
— Кто да кто? — спросила Таня.
— Например, Коськин папа. Он говорит, что мы типы, и еще…
— Ну, это ладно, — нетерпеливо перебила Олька. — Еще кто?
— Еще Нюра.
— Какая Нюра?
— Прислуга. Она папу не переваривает. Во-первых, он никогда не приходит вовремя к обеду.
— Еще кто?
— Ну, я не знаю… Мало ли кто… По правде сказать, и мама его не очень любит. Она говорит, что, если бы не он, она жила бы себе в Ленинграде и преподавала французский…
— Подожди, Олька, — Таня подошла к Славику. — Твоя мама знает по-французски?
— Раньше знала. Теперь забыла.
— А раньше хорошо знала?
— Конечно, хорошо. У нас же бабушка была баронесса.
— Что! — Таня уронила тряпку. — Какая баронесса?
— Обыкновенная баронесса. Вы разве не знаете? У нас во дворе все ребята знают. А Машутка думает, что это означает парикмахерша.
Подруги уставились на Славика, как будто во лбу у него прорезался третий глаз.
— Еще не легче! — произнесла наконец Таня. — Чего же ты утаил, что ты барон, когда тебя в пионеры принимали?
— Вы меня не так поняли, — ответил Славик вежливо. — Это не я барон. Это бабушка называлась
