Саакадзе посмеют тронуть?
Русудан с верхней площадки башни смотрела на отъезжающих. Сопровождали шаха и Георгий, и Зураб, и даже отец, доблестный Нугзар. Русудан вздохнула свободно, когда за последним иранцем закрылись воротя. Она задумчиво, не без страха, разглядывала присланный ей шахом прощальный подарок.
«Неужели шах ослеп умом и не понимает, какую пропасть роет Георгий Саакадзе персам? О, мой Георгий, какая гордость быть твоей женой! Нет, твоим другом! Пусть будут самые страшные испытания, но громкого имени Георгия у меня никто не отнимет. Многие живут спокойно в своих каменных гнездах, но разве они знают настоящую страсть? Разве они могут управлять жизнью, покорять умы и… да, непременно так, покорять царства! Никогда ни в мыслях, ни в чувствах я не осужу Георгия… Пусть свершится предназначенное судьбой. Мне судьба дала много, но и многого требует… Я до конца разделю бурную жизнь Георгия Саакадзе. Я сохраню наших детей, сохраню… – Русудан вспомнила Паата. – Сохраню, сколько смогу… Пусть наше потомство вспоминает славного витязя, борца за родину. Победит ли Георгий? Да, он должен победить! Так хочет судьба».
Русудан позвала слуг и велела укладывать сундуки и хурджини. Она обошла замок, потом, накинув теплый платок, до сумерек бродила по затихшим уличкам. Русудан прощалась с Носте.
Наутро двинулись в Ананури нагруженные арбы. В одной, завешенной коврами и устланной подушками, сидели дети. Русудан на черном жеребце ехала впереди арагвских и ностевских дружинников, сопровождающих семью в Ананури. Так хочет отец – Нугзар Эристави, так хочет Георгий… Может, скоро еще опаснее будет. Для детей в Ананури спокойнее.
Русудан остановила коня. Она внимательно смотрела на мраморный столп. «Этот мрамор, – сказала себе Русудан, – бросает слишком черную тень на Носте. Когда вернусь, на этом месте воздвигну красивую церковь – церковь святого Георгия». Русудан тронула поводья и поскакала догонять арбы.
Луарсаб ожидал шаха Аббаса в деревне вблизи Мцхета.
Шаха неприятно поразил радостный блеск глаз Луарсаба.
«Бисмиллах! Уж не обещал ли кто-нибудь помощь? Или в монастыре нарисованный Иисус предсказал глупцу хороший конец? Нет, царь Луарсаб, обманет тебя бог нищих».
Шах Аббас остановило у мцхетского моста. Стало все войско. Аббас сошел с коня, выхватил из ножен саблю, шумно вложил обратно и повелел ознаменовать победоносное шествие через первопрестольную столицу Грузии – Мцхета – разорением домов и церквей.
Мцхета запылала. Отражение пламени бурлило в Куре. На холме в большом саду высился Гефсиманский храм, построенный наподобие храма Иерусалимского в Гефсимании. Шах Аббас махнул саблей, и сарбазы кинулись к холму. Старец Парфений, монах из свиты католикоса, оберегавший укрытые в подземельях сокровища храма, упал перед шахом Аббасом на колени и приветствовал его на персидском языке:
– Великий шах-ин-шах, не разрушай храма, посвященного имени творца небес, кому ты обязан победами.
– В чем твоя просьба? – спросил шах.
Монах распростерся перед шахом Аббасом и зарыдал:
– Сохрани для народа, тобою побежденного, храм. Его уважали твои предки, не раз присылавшие милостивые подарки.
Шах вспомнил Эртацминда и резко махнул рукой. Закричали ханы, и сарбазы отхлынули от холма.
Луарсаб молча наблюдал несчастье народа. Шах пригласил его, и они оба вошли в храм. Осмотрев фрески, Аббас велел разостлать коврик перед троном католикоса и совершил намаз. Вскоре шахский ферман, отдававший храм в собственность монахам, был передан старцу Парфению.
– А где богатство и утварь храма? – спросил Аббас.
– Сокровища увезены в далекие горы еще до твоего прибытия, шах-ин-шах.
Старец, боясь подвергнуть храм опасности, указал на углубление под престолом.
– Великий царь царей, вот все, что осталось о храме.
– Какое же тут богатство? – удивился шах.
– Самое дорогое: часть хитона господня, в поспешности забытая дружинами католикоса.
Шах Аббас взял в руки золотой ковчежец, открыл и стал рассматривать пунцовую ткань. «Не похожа на древность, – размышлял шах, – узор напоминает индусские цветы, но этот лоскут может пригодиться для Русии».
Захлопнул ковчежец, передал Саакадзе и велел хранить до Исфахана. Луарсаб мельком взглянул на Георгия.
Тбилисцы в страхе встретили дарами и восторженными криками не Луарсаба, а ненавистного покорителя.
Шах не пожелал оставаться в Метехском замке и расположился с войском в цитадели. Луарсаба он тоже не пустил в Метехи; скоро предстоит расставание, и он желает насладиться беседой с остроумным царем Картли.
Луарсаб почти обрадовался: он хотел оттянуть тяжелую встречу с матерью, обманувшей его в трагическую минуту потери Тэкле.
Саакадзе все больше удивлялся, почему Луарсаб не выражает ему негодования и даже как будто не замечает его.
Наедине встретились неожиданно. Шах Аббас, осматривая тбилисскую цитадель, поднялся на башню Шахтахти.
Саакадзе увидел одиноко стоящего Луарсаба и задержался на крепостной стене.
Луарсаб, смотря на Сионский собор, широко перекрестился:
– Боже, прости моим врагам.
– За меня молишься, царь?
– За врагов моих…
– Да, царь, я твой враг!
– Ты мог мстить мне, но не народу, не церкви, тебя возродившей… Опомнись, Георгий, ведь ты грузин…
– Да, я грузин, царь Луарсаб, потому и стал твоим врагом… За Шадимана молись, за князей. Это они научили царя Картли молиться за врагов… Я же советовал тебе бить врагов!
– Ты, Георгий Саакадзе, хотел заставить Багратидов бить твоих врагов, но что ты выиграл? Тянулся за желудем и свалил дуб!
– Гнилой дуб! А из желудя я задумал вырастить молодой дуб Грузии. Но вокруг свежей листвы зажужжали тучи комаров, скрывая ветви от солнца. А ты, царь Луарсаб, благосклонно слушал комариное жужжание. И что выиграл ты?!
– Ты прав, Георгий Саакадзе, пение персидских соловьев более услаждает слух, но грузинам они заслоняют не только солнце, но и луну.
– Заслоняют слабым. Ты, царь, шел не той дорогой. И сейчас не с мечом защищаешь эту древнюю крепость, а стоишь один над обрывом и смиренно осеняешь себя крестом. Церковь? Видишь, она бессильна оказать тебе помощь, ибо ты не в состоянии защитить ее.
– Твои речи – речи магометанина!
– Нет, я грузин, царь Луарсаб, и сумею это доказать!
Луарсаб круто повернулся и одиноко зашагал по уступам цитадели…
Запутывая следы, Георгий долго кружил по Тбилиси, ибо Шадимана с Али-Баиндуром роднило вредное любопытство.
Спускаясь к Куре, Георгий пересек узкую улицу и свернул к высокому дому Мухран-батони. Оконные своды и узорная кладка кирпича выделялись в темной зелени чинар.
Он поднялся по наружной деревянной лестнице и вошел в полукруглую комнату с широкими решетчатыми окнами.
Напрасно Саакадзе вновь убеждал Тэкле скрыться на время в Ананури. Тэкле решительно ответила: она останется здесь и разделит с Луарсабом все предначертанное – хорошее и плохое.
В Тбилиси приехали отец и мать Эрасти. Им Георгий, передав золотые туманы, поручил уход за сестрой. С этого дня они неотступно следовали за несчастной царицей Тэкле.
