– Это мирские дела. Конечно, должен наказать, – протянул Трифилий. «Церкви выгоден каждый промах Баграта, – думал настоятель, – а наказывать одного за вину двоих – глупый и опасный шаг».
– Я Симону сегодня об этом говорил, – понимающе сказал Шадиман, – думаю, царь монеты и товары в наказание потребует. Еще не скоро успокоятся амкары.
– Персы тоже. Говорят, два турецких каравана обратно повернули. Один караван нагружен был лучшей хной. Если так пойдет, некоторым нечем будет красить ус и пучок тархуна на голове.
– И женщинам неудобно. Некоторые черный цвет ради красоты на красный меняют, другие седину в хне прячут, тем более, кто путешествовать собирается.
– Тебе, князь, лучше известно, кто и зачем красит волосы. Замок знаешь, как свое лимонное дерево.
– Нет, отец, думал, что знаю, а сейчас, по вине предателей, совсем запутался.
– О каких предателях говоришь, Шадиман?
– О тех, которые греются в лучах иранского солнца.
– А кого они предали?
– Э, отец Трифилий, ты слишком умен для такого вопроса. Кому обязан Луарсаб своей гибелью?
– Тебе.
– Что?! Не ослышался ли я?!
– Нет, не ослышался. Не тот предатель, кто открыто борьбу ведет, а тот, кто на опасную игру толкает.
– Значит, оправдываешь Саакадзе?
– Я осуждаю тебя. Надо было сговориться. Ты умнее всех князей, а как дело повел?
– Сговориться князьям с плебеями?! Ты шутишь, отец Трифилий!..
– А теперь с кем думаешь сговариваться?! С Багратом? Не сумеешь! С князьями? Им некогда: головы бреют. Как ты, Шадиман, не заметил нового времени! «Плебеи»! Разве ты мог весну остановить? Поток буйной крови княжеским цаги хотел преградить. Откуда такая слепота, Шадиман?
– Значит, следовало под плебейские цаги бросить княжеские знамена?!
– Зачем? Разве умнее нельзя было действовать? Разве все азнауры на Саакадзе похожи? Небольшие уступки многих бы успокоили.
– Успокоились бы, пока не привыкли, а потом снова начали бы требовать.
– А вы еще что-нибудь дали бы…
– Зачем же князьям свое терять?
– В таком деле без потерь нельзя. Лучше дерево потерять, чем весь лес.
– Но, отец, княжеские леса тысячелетиями славятся, не так легко вырубить. Потом – какая выгода церкви поддерживать азнауров? Разве монастыри чем-нибудь от княжеских замков отличаются?
– Отличаются.
– Чем?
– Умом. Мы с азнаурами никогда борьбы не вели.
– Открыто не вели. Нас сейчас никто, отец, не слышит. Замыслы азнауров так же вредны церкви, как и князьям.
– Знаем, поэтому никогда не вступали в борьбу с азнаурами. Незаметно обезоруживали. Так собираемся и дальше действовать. Даже поможем, когда помощь на пользу церкви пойдет. Не ожидая вопля азнауров, вам самим надо было кричать перед царем: «У азнауров земли мало, надо войной идти на соседей, надо азнаурское хозяйство расширять». Если бы вас царь послушал, азнауры за землю полезли бы в драку хоть с сатаной. Победили – их счастье, а князьям слава, погибли – князья тоже ничего бы не потеряли.
– Разве об одной земле шел разговор? Плебеи властвовать хотели.
– Тоже не опасно. Князья первые должны были кричать: «Почему царь в конюшне держит азнауров? Пусть азнауры тоже дела царства решают». Если бы царь вас послушал и учредил карави, купцы и амкары всполошились бы, тоже захотели бы сунуть свой нос в дела царства. Тогда царь спустил бы азнауров успокоить купцов. Купцов бы успокоили и сами тоже успокоились, а князья в стороне. Опять ничего не потеряли бы.
– Нет, отец, ты плохо знаешь азнауров. Мы – или они. Вместе нам в царстве тесно. Я на голове у себя тархун не выращиваю, потому головной болью не страдаю.
– Жаль… Близорукость не меньшая болезнь, а главное, неизлечима. Что же, дальше бороться будешь?
– Да.
– С кем?
– С Георгием Саакадзе.
– Он в Иране.
– Скоро приедет, такой не успокоится.
– Значит, с Багратом сговориться думаешь?
– Нет, с Симоном.
Трифилий посмотрел на блеснувшие зубы Шадимана.
– Луарсаба совсем забыл?
– Бесполезно помнить, отец, Луарсаб – вчерашний день Грузии.
– Это ты его уговорил прибыть к шаху?
– Я. Не все ли равно, какое имя носит царь Картли? Луарсаб, Симон или Мамия? Важно, чтобы был царь. Лучше пусть один погибнет, чем вся Картли лежала бы в обломках. Когда-то царь Димитрий Самопожертвователь добровольно отдал монголам свою голову за клятву не опустошать Грузию. Монголы отрубили голову Димитрию и, не тронув страну, ушли. А церковь сделала Димитрия святым. Разве не завидная участь? Луарсаб именно такой царь. Он должен был погибнуть.
– Церковь и Луарсаба может святым мучеником сделать. Но рано трон уступил. Теймураз умнее.
– Умнее? Пока закончит борьбу с шахом, в Кахети даже камня не останется. Над каким царством будет царствовать?
– Найдется.
Шадиман вздрогнул. Пораженный внезапной мыслью, он помолчал. Шумно отодвинул чашу, перегнулся к Трифилию:
– Значит, если не Луарсаб?..
– Время позднее, мне пора, завтра синклит у католикоса. Ожидаем приезда Даниила, архиепископа Самтаврского, Агафона, митрополита Руисского, Филиппа, архиепископа Алавердского. Дела церкви надо решать.
– Может, царские тоже? Ты, отец, только что меня просвещал. Так вот, если церковь поддержит Симона, Симон будет поддерживать церковь, особенно Кватахевский монастырь. Это тебе обещает Шадиман.
– Церковь Симона не поддержит. Это тебе обещает Трифилий.
– Так, значит, об этом пришел сообщить царице Мариам?
– Хорошо, напомнил, Шадиман. Я выполнял просьбу Мухран-батони. У него внук родился. Давно, оказывается, сговорились с царицей, – если родится двенадцатый внук, Мариам непременно крестить приедет. Правда, положение царицы с тех пор изменилось, но старый князь суеверный, боится, – если откажется от своего слова, внук умрет.
– Боюсь, умрет внук, не отпустит царицу Баграт, вернее, Гульшари.
– Если господь бог лишит их разума, Мухран-батони непременно отомстит за оскорбление. Тем более, на днях от шаха подарки получил. Старого князя бережет Саакадзе, тесной дружбой связан с Мирваном. Тебя, князь, прошу сообщить это Баграту. Думаю, не больше месяца царица в Самухрано погостит, из-за этого не стоит затевать войну.
Трифилий давно ушел, а Шадиману все еще слышится шуршание шелковой рясы. Словно лисица повалялась на ковре. Шадиман брезгливо отодвинул недопитую чашу настоятеля.
Он глубоко задумался: что-то произошло! Разве надо беспокоиться о неподходящем царе на картлийском троне? Сегодня на шах-тахте сидит, завтра на тахте может лежать. На другое не следует закрывать глаза – с князьями неблагополучно! Как будто бы ничего не изменилось, но… Так бывает с
