— Внук, — нахмурилась Лидия Григорьевна.
— С ребенком, однако, трудно добыть. Балуются они, дети-то…
— Он не балуется, — сказала Лидия Григорьевна.
— Кто знат, — пробормотала старуха.
— А разве не бывали тут у вас ссыльные с детьми? — спросил Саша.
Хозяйка не ответила, продолжала рассматривать мальчика.
— Звать-то как?
— Тарасом его зовут.
— Брюхановы, однако, сдадут, — сказал старик.
— У Брюхановых девка мешана.
— Девка тиха, не тронет.
Лидия Григорьевна опять нахмурилась.
— А кто кроме Брюхановых может пустить?
Старуха задумалась.
— Сизых? — спросила она у старика.
— Заливает в глотку, — одобрительно заметил старик.
— Нет, нет, это не надо, Тарасик боится пьяных.
— Разборчива ты, — неодобрительно заметила старуха, потом обернулась к Саше. — К Верхотуровым сходи, возле учителки живут.
По дороге к Верхотуровым Лидия Григорьевна сказала:
— С ребенком трудно устроиться на квартиру, хотя он никому не мешает. Боятся другого: если меня заберут, ребенок останется у них. И, пока начальство отправит его в детдом, может пройти и год и два, надо хлопотать, писать, а писать они не умеют.
Верхотуровы запросили тридцать рублей в месяц.
По выражению лица Лидии Григорьевны Саша понял, что она сейчас откажется. Он придержал ее за локоть.
— Ладно, сегодня они к вам переберутся.
Лидия Григорьевна была недовольна.
— Напрасно вы согласились за меня, я не могу и не намерена платить такие деньги.
— Мое согласие ни к чему вас не обязывает, всегда можем отказаться. Побудете пару часов у меня, отдохнете, перекусите, а я похожу, поищу. Если найду что-либо подешевле, посмотрите и решите. Если не найдем сейчас, устроитесь пока у Верхотуровых, будем искать дальше.
— Верхотуровы исключаются, — объявила Лидия Григорьевна, — у меня всего двадцать пять рублей. И что это за цены? В Рожкове я платила пятнадцать рублей.
— Здесь дороже, — согласился Саша, — Рожково — глухомань. А Мозгова рядом с Кежмой, районным центром, цены там на жилье высокие. Я плачу двадцать рублей, вам накинули десятку на мальчика. Что касается денег, я вам одолжу немного, отдадите.
— Я у вас не возьму, — возразила Лидия Григорьевна, — деньги мне присылает племянник из Ярославля, но сейчас начнется катавасия с почтой, уж я-то знаю, что такое переадресовка, хорошо, если получу через полгода. В Рожкове я зарабатывала шитьем. У хозяйки была швейная машина, найду ли я ее здесь?
— У нас полно модниц, — весело сказал Саша, — равняются на районную интеллигенцию. Вас ждет обширная клиентура. А машинку найдем.
— Все равно, как и в Рожкове, будут расплачиваться яйцами, сметаной, рыбой. Племянник мне присылает двадцать рублей в месяц, в этих пределах я и могу платить.
Саша проводил Лидию Григорьевну домой, попросил хозяйку напоить ее и Тарасика чаем, а сам отправился к Зиде. Она знает всех в деревне и может присоветовать что-нибудь дельное.
Дверь у Зиды оказалась открытой, но дома ее не было. В печке тлели дрова, на столе лежали книги и тетради, значит, из школы уже пришла. Книги и тетради Зида запрещала ученикам, брать домой, уроки заставляла делать, задерживая детей в школе: «Уроков дома не делают, книгами закрывают крынки с молоком, тетради рвут на самокрутки…»
Машинально он начал рассматривать детские каракули, потом его внимание привлекла толстая общая тетрадь в коленкоровом переплете, настоящая общая тетрадь, такими же он пользовался в Москве, в институте. Саша машинально открыл и ее.
Еще не читая, по датам, обозначенным в тексте — август, сентябрь, октябрь, ноябрь, по прописным буквам "С" — это он, Саша, «В.С.» — Всеволод Сергеевич, по мелькнувшим перед глазами фразам: «Вчера он сказал», «Он очень смелый и благородный», — Саша понял, это дневник Зиды. Первым побуждением было закрыть тетрадь, читать чужие дневники — до этого он не может опуститься. И все же… Будь это в Москве, в его прошлой жизни, он не осмелился бы открыть чужой дневник. Но здесь, в его положении… Ведь она пишет о нем! Что пишет? Зачем доверять бумаге? Он обязан знать, что тут написано, каждый его шаг, каждое его слово могут быть перетолкованы. Беда может прийти с любой стороны, даже от женщины, которая его любит. Что, в сущности, он знает о ней? Почему она здесь? В этой глуши!
Он прошелся по комнате.
